изменится… Случайно меняется? Не думаю… Значит, грех то сильно его угнетает, то слабо… Но он всегда над ним летает. Странно… А ведь он выглядит, как подлец… который разочаровался в подлости… и в своей и в общей… И он… Да!.. Он растерял её. Он уже не уверен в своих силах…»
Андрей постучал в дверь. В квартире послышались шаги. Его отец, Кирилл Егорович Яськов, бывший в то время в отпуске, крепкий мужчина среднего роста, с заспанными глазами отворил дверь и притворно улыбнулся. Он был недоволен и опустошён. Его обычно смуглое лицо смотрелось болезненно-жёлтым.
При виде отца Андрей ощутил необходимость страдания, как будто на нём была вина, что ранее его мучения тревожили сердце гораздо меньше, чем сердце родителя. Сын как-то нехотя предавался терзаниям. Про себя он называл это насилием страдания.
Андрей прошёл в свою спальню, наверняка зная, что отец через какое-то время зайдёт к нему.
Чуть более года назад от сердечного приступа умерла его мать Смерть Ольги Николаевны навсегда переиначила душу сына.
В день трагедии, едва узнав о случившемся, Андрей в неизъяснимом даже для него самого порыве первым делом побежал домой к Дмитрию. Впоследствии он много думал о том, что произошло. Порой ему казалось, что он полетел к Дмитрию, как к самому страшному врагу, храня в душе пугающую надежду. Здесь было что-то библейское. «Возлюбить» врага Андрей не хотел. Он думал, что Дмитрий его полюбит, а, главное, поймёт в минуту тяжелейшего горя и в эйфории от только что приобретённой благодати пожалеет его. Он мечтал о широкости его души. А есть и такая вероятность, что Андрей в том числе решился её испытать и прозреть.
В первые минуты он не погружался в отчаяние, зная, что самая сильная боль ещё впереди. Андрей даже вдруг обрадовался этому. Он застал Дмитрия во дворе его дома.
Горячее дыхание Яськова обжигало воздух. Он не мог сначала говорить. Жестом попросил дать время, чтобы отдышаться. Дмитрий мистически улыбнулся. По небу летала таинственность. Андрей держался за сердце.
Отдышавшись, он сказал:
– Умерла.
– Матушка?
– Да.
– Ну я так и понял.
Андрей заглядывал ему в глаза, как в душу:
– И ты ничего мне не скажешь?
– А что ты хочешь услышать?
– Даже сейчас ничего не скажешь?
– Ничего.
Дмитрий глядел по сторонам, избегая взгляда Яськова. Прождав полминуты, Андрей схватил его за руку:
– Можно раскаяться через год, через полвечности, через вечность, а ты раскаешься через час.
Его голос звучал ласково-пушисто.
У Дмитрия затрясся подбородок:
– Ты меня не понял. Как ты мог меня не понять! Как ты мог мне такое сказать!
Андрей стоял посреди спальни, не находя на чём бы можно было остановить взгляд. Как ты мог мне такое сказать!.. Эти слова до сих пор звучали в его душе и ножом разрезали
