верном значении слов!)
с грудью, как яблок наливы,
память мне радует вновь.
Вли́пкость, желанность объятий,
неотпусканье их, рук
в жизни не ведал приятней.
Ввек не объяться – испуг.
Мякоть, покой поцелуев,
нити душистых волос,
родность телесья волнует,
мило-прохладненький нос.
Лучшая девочка к сроку
вжилась под кожу, в глаза,
влилась ферментами, соком,
и не выходит назад.
Пусть приживается глубже.
С ней мои дни не плохи́.
Сердце – чернильная кружка.
Мною пусть пишет стихи!
Просвириной Маше
Taxi
А мимо проносятся люди,
света, эстакады и псы.
И в сердце с тоскующим зудом
я вновь вечерею в такси.
И как не бывало доселе,
тяжёлым магнитом назад
вновь тянет зайти в её двери,
и самою нужной назвать,
и самой приятной, до неги,
с кем ласки хочу, тишины
и танцев под ливнем и снегом;
с кем так обниманья важны!
И вот настроеньем погибший
качу, подтирая с глаз сок.
И, ой, незаметно прилипший,
как струнка, её волосок!
Я вижу, чуть выронив слово,
по-детски, влюблённо гляжу.
И чтобы увидеться снова,
на нём узелок завяжу…
Просвириной Маше
Незамечаемый рай
Родинок сладки икринки.
Плоскости, вы́шности кож,
впадинки, сок Мариинки,
с коей лишь рядом пригож,
с коей земли не касаюсь,
плеч чужеродных, сырых,
с грустями быстро смогаюсь.
Дом укрывает двоих.
Сладостно пьётся из кружки,
взор не глядит за стекло.
В тихой прилесной избушке
сыто, раздольно, тепло.
С ложа нет надобья слазить.
С ней не дано зачерстветь!
Средь непотребностей, грязи
только она – лучший свет!
Просвириной Маше
Союз
Я с нею прожил бы, уверен,
жизнь эту и новых две-три,
в еде и питье б был размерен,
но к ней не размерен в любви.
Объемлющим был бы и резвым,
и устным
