на нет сведёт.
Я никну, вяну, таю…
Проводница
Проводишь до гроба, родная?
Умеешь ты смерть торопить,
и звать, призывать, подгоняя,
и даже для поспе́ху бить
в бока её крепкие с злостью,
и злить, и растравливать слуг.
Подталкивай мясо и кости,
вселяя смиренье, испуг.
Уверен, до места спровадишь,
до ямы, до насыпи сверх,
и холмик смиренно погладишь,
и зелени вырастишь мех.
Безмерно усердна, способна,
и мастерски гибель несёшь,
и пластик даруешь надгробный,
и вороном чёрным поёшь,
и ловишь летящие души
корявейшим клювом, сырым,
охотником сытым и лучшим
глотаешь их меленький дым.
А после над всем хороводишь
поветрием хладным, сухим.
Когда в безызвестье проводишь,
возьмёшься за новых других…
Ма-Шик
С оттенком мёда, облепихи,
со вкусом их её уста.
И взор играющий, то тихий.
Тепла, до радостей проста.
На ощупь складная, объятна,
как точный пазл средь частей
чужих и ярких, непонятных.
Покоя бухта средь страстей,
где кораблю удобно, сыто,
где нет иных барж, якорей.
Волшебной аурой покрыта
средь пыльных зданий и аллей.
Всежильно, думно тяготенье,
касаньям жаждимый магнит -
она. Цветной владеет тенью.
Ей каждый мир и взор открыт.
И мастера пред ней приклонны.
Шарм совокупного добра.
В ней ласк невидимые тонны!
Она со мной! Ура! Ура! Ура! Ура!
Просвириной Маше
Изгнанец
Шары терракотовых ламп
богатство убранств именуют.
Там стили экспрессии, вамп
сюжеты всех стен знаменуют.
Резные столешницы в ряд.
И каждый узор тут полачен.
Златистый с изнанки наряд.
Начёсаны шерсти собачьи
и кудри, стога париков
хозяйских, до самых каёмок
и зрелых, младых, стариков
в быту и на лоне приёмов.
Лишь я залохмачен и сер,
никчёмный, голодный, облезлый.
В том замке я был первый сэр.
Средь
