воображаемую войну, ощутили трепет победы и унижение поражения. Но лишь немногие – назовите их избранными или проклятыми – увидели в этих тотемных фигурах идеал для поклонения, религию, из которой они никогда не смогут вырваться. Ганс Майер (мой приемный сын) и я принадлежим к этой породе. Я только надеюсь, что для Ганса еще не поздно, учитывая его молодость, что он еще сможет остаться невредимым. Я приветствую его желание снова посвятить себя рисованию и вести спокойную жизнь, в которой шахматы – не более чем развлечение. Но для меня выхода уже нет, потому что мне осталось жить мало, и даже смерть, боюсь, не принесет освобождения. Дитер Фриш тоже был частью этого кружка. В течение многих лет он наслаждался полной безопасностью – новой личностью, новой жизнью, новой карьерой. Его подвела непреодолимая страсть к шахматам.
Но позвольте мне вернуться на несколько дней назад, в ту пятницу, день, который так удачно начался для Фриша. Пребывание в Мюнхене было для него своего рода отпуском. Он проводил ночи со своей любовницей в уютной квартире на Людвигштрассе, которую купил для нее несколько лет назад. Жизнь с ней вынудила его изменить свои привычки, хотя вряд ли против его воли. Спартанское утро и скромные завтраки уступили место ленивым, сонным пробуждениям в девять часов, за которыми следовали щедрые баварские завтраки, которые он по большей части просто пробовал. Только около десяти он появлялся в офисе, как лорд, посещающий свое поместье, которого приветствуют обожающие вассалы.
В то утро в восемь тридцать его разбудил телефонный звонок г-на Баума, который напомнил ему, что его присутствие необходимо для подписания важного контракта.
Он выскочил из постели и собрался, как обычно, напевая в ванной. Хильда, его любовница, приготовила по традиции хороший завтрак, которым Фриш наслаждался больше, чем обычно. Это был такой прекрасный день, залитый ярким солнечным светом, какой бывает только в мае, поэтому он решил не ехать на машине, которая пунктуально уже ждала его у подъезда. Он отпустил водителя и пошел на работу пешком.
Он провел утро, согласовывая детали контракта, оставаясь в офисе большую часть полуденного перерыва. (Ему нравилось показывать своим иждивенцам, что он не боится работы.) Около двух он и г-н Баум отправились в свой обычный ресторан, где он позволил себе кружку пива вместо обычного яблочного сока, и, пребывая в хорошем расположении духа, поэтому немного задержался.
Когда он вернулся в офис, было почти четыре. Он сказал секретарю, что не хочет, чтобы его беспокоили ни по какой причине, затем растянулся на шикарном кожаном диване в своем президентском кабинете и задремал.
Он проснулся в шесть тридцать от настойчивого жужжания в ухе.
– Доктор Фриш, – сказала его секретарь, – имейте в виду, что сейчас шесть тридцать.
– Да, хорошо, – ответил Фриш, явно раздраженный
