внимала ее витиеватой речи.
– Ты – моя лучшая ученица. Остальные в большой мере испытывают тягу к мужчинам. Я не могу вытравить это из них, растолковать, что это не единый путь, что плодородие уже – не обязательный культ. Сословие рожениц справляется с этим куда лучше неподготовленных девчонок, которых ничему поистине полезному в Домах табличек не учат. А они, пусть и не жрицами, могут стать хоть писцами, хоть пивоварами.
Опустив глаза, Амина подумала, что достигла определенного мастерства в выставлении себя умнее и безгрешнее, чем была на самом деле. Потому что и она, как и остальные девушки, заглядывалась на юношей на базарах и состязаниях. Только она и сама свято верила в то, что говорила Лахаме – до последнего слова, расщепляясь будто на мир идеальный и тот, который преследовал ее своей исконной неотвратимостью. Острый страх перед Лахамой, сладко пахнущий обожанием и отторжением из-за ее целостности и величины, заклеивал Амине рот.
– Безбрачие – не травмирующий обет, а осознанный выбор, – невозмутимо продолжала Лахама, словно Амина не знала ее пристрастий к юношам, которые та обличала в форму необходимости ритуального воплощения перерождений. – А они мучаются из-за него, подумать только!
Лахама помедлила и разморено провела ладонями по своим бедрам.
– Если бы мы только могли ввести единобожие, чтобы прекратить распри, какое божество сильнее…
– Я не понимаю саму эту идею, – с сомнением отозвалась Амина. – Это так же безумно, как и приписывать все достижения разнородного человечества кому-то одному… Ведь любой прорыв, даже приписываемый одному мудрецу, по сути – коллективный труд, обмен возвышением.
– Тебе это кажется вопиющим, а я слышала, что некоторые мыслители и вовсе отвергают идею существования бога в пользу некой пропорции всего сущего. Это разве не кажется тебе безумным? – с усмешкой изрекла жрица.
Амина ничего не слышала об этом и с досадой решила смолчать, чтобы не показывать свое невежество.
– Только представь! Мы вышли из ниоткуда, из глубин воды или лесов… Всего боялись, во всем видели суровую непреодолимую стихию. Все было одним сплошным мифом и борьбой… Людей одолевало истовое желание запечатлеть себя в бесформенных фигурках богинь – матерей, что мы нашли при строительстве храма. Кто знает, какой смысл вкладывали в эти фигурки первые скульпторы? Мы можем только мечтать о догадках об этом. А потом… потом мы поняли, что можем обуздать стихию при обучении от старших к младшим. Наше сознание уже не было столь затуманенным, в нем появились связи, ответы как результат наблюдения и работы… И мы создали великие мифы. Возвели неописуемые храмы. И теперь мы в точке триумфа человечества. Все, что имеем, мы создали сами в силу своей особости, быть может, отчасти природной. Есть от чего потерять голову, верно? А глупцы лишь жалуются на тяжкую судьбу, не желая прикасаться к сокровищницам непрерывной мысли нас как явления…
– Глупцы заняты выращиванием пшеницы, чтобы нам было завтра, что отведать, – робко произнесла Амина.
– Все это суета…
Лахама
