взгляде на несовершенства мироздания контрастировали с нарочитой серьезностью ее клана – запреты сделали их характеры недоверчивыми и порицающими любую неугодную им пропорцию. Замкнувшись на пороге перемен, Оя воображала, что не станет скучать по родине, разве что по песчаным бурям, от которых здесь они были защищены цепью гор.
После верблюдов и шатров в пустыне глаза Ои расцветали каждое утро, наблюдая скольжения водянистого в растворенной испарине облаков солнца по плоским крышам с отверстиями дверей. Заклятого солнца, почти не заходящего в пучины долгого угасания. Некоторые крыши блистали изумрудами листвы и диковинных цветов, нарочно рассаженных в этих одноцветных краях скучающими по зелени переселенцами. Поняв назначение развитости, высоких статуй, облепляющих храмы и площади, Оя не алкала покоя неизведанности, а с благодарной радостью влилась в то, что уже было достигнуто, чтобы в полной мере испить блага скопа чужой деятельности. Хоть и удушающие воспоминания о прошлом нередко изнутри резали внешне упокоенную гладь ее кожи.
8
Амина вошла в едва освещенный зал. Начиненная аура нот и запахов, собственноручно сооруженная чужим созиданием, опьянила ее молниеносно. Летом в их краях традиционно нарастала изможденность, оттенение, желание скрыться в подземном мире вслед за доблестным царем – защитником. По периметру святилища на коленях стояли незнакомые женщины, некоторые явно в ожидании материнства. Это было нетипично для Лахамы, которая запрещала плотские утехи своим жрицам и с прохладцей относилась к замужним женщинам, а в немногочисленном сословии рожениц вовсе видела обслугу и желала его повсеместного внедрения.
Лахама блистала в красной накидке из перьев и золотой короне, обрамляющей ее волосы пышным венцом и спускающейся до щек вкраплениями выточенных листьев.
– Боги даровали мне свою благодать… В день священного ритуала возрождения.
Собравшиеся женщины издали одобрительный гул. Лахама, недобро улыбаясь, пресекла их. Наркотический транс с вывернутыми внутрь тел изумленно – испуганными глазами постепенно все больше опутывал сборище.
– Мне было видение о крушении Уммы в огне. Это же предрекал наш возлюбленный провидец Хаверан.
Женщины безотрадно зашептались. Хаверан, эксцентричный старик в невообразимых свертках пестрой ткани, пользовался особенным почетом в Умме, хотя на памяти целого поколения ни одно из его громогласных пророчеств не оправдалось. Тем не менее при живом провидце посетителей с подношениями, жаждущими узнать пласт своей судьбы, в его доме не убавлялось.
– В знак особого уважения к милости богов, одаривших меня, зачатый в день возрождения ребенок будет принесен в жертву верховному богу ради процветания Уммы.
Женщины не выразили видимого ужаса, а, напротив, озарились расслабленными улыбками. Амина ненароком подумала, что подобное святотатство
