Не желая ругаться с ним при Филиппе, привстав на цыпочки, я клюнула его в щеку сжатыми губами. На них остался вкус соли и пыли, и еще лосьона после бритья.
Я облизала губы.
По сердцу словно провели бритвой. Мне захотелось сделаться молодой селянкой, которая бежит через поле, ощущая спиной жаркий храп коня и взгляд наездника. Не виноватой в том, что с ней сделают.
Ни перед кем. Я задохнулась, отшатнувшись назад, словно это могло помочь отстраниться от своих мыслей. В глазах Филиппа что-то сверкнуло. Он крепко сжал руки с зажатыми в них поводьями и поздоровался с Маркусом. Тот не откликнулся: не успел. Герцог вдруг утратил интерес к лошадям, и с силой втянув в себя воздух, попытался сунуть нос между моих ног.
Я оттолкнула его, покраснела, как помидор. Филипп выругался: его конь тряхнул головой и яростно крутанулся на месте.
Герцог, который опасливо тянул носом поверху, обнюхивая огромных, остро пахших потом «собак», решил гавкнуть. Цезарь не шелохнулся, но конь Филиппа дрогнул, станцевал на месте. Я отскочила и вовремя: конец хвоста довольно сильно хлестнул меня по плечу.
Граф рассмеялся и похлопал Цезаря по шее.
– Ты еще ездишь верхом, Верена?
– Нет, – ответила я.
– Если ты не начнешь, ты окончательно потеряешь навык, – сообщил он непререкаемым тоном.
Словно речь шла о чем-то важном, вроде умения пользоваться приборами.
– Это последние навыки, что мне реально нужны, – ответила я, жалея, что не взяла с собой пару вазочек.
Филипп не в силах надолго усмирить своего коня, рывком поставив его на дыбы и несколько долгих секунд удерживал почти вертикально. Потом ослабил поводья и лошадиные копыта глухо ударились об утоптанную землю.
Конь успокоился.
Как-то разом осел, затих. Так успокаивается женщина, получив по лицу.
– Ты совсем уже озверела? – сплюнул Филипп, притворившись, что я говорила с ним.
– Я говорю не с тобой!.. – я не договорила, потому что Герцог опять попытался ткнуться носом мне между ног.
– Да чтоб тебя! – жеребец снова стал крутиться, и Филипп спрыгнул на землю. Тут же, не оборачиваясь, кулаком саданул в голову коня, который попытался укусить его за плечо. Тот отступил, прижав уши. Убедившись, что оборзевшая скотина не попытается вновь, Филипп подобрал поводья и шагнул ко мне. Он пах знакомо, и в то же время, иначе. К знакомым запахам примешивался запах кожаной сбруи, лошадиного пота и средства от комаров.
– Садись, покатаю.
Я шарахнулась:
– Не прикасайся ко мне, слизняк!
Облокотившись локтем на луку седла, граф рассмеялся и наклонился, что-то прошептав Маркусу. Затем обернулся к нам…
Обедать, дети!
Лошади с ослабленными подпругами стояли у коновязи, возле пруда. Плакучие ивы гладили воду листьями. Ощущение, что мы все провалились в прошлое, с каждым шагом
