над ней, над её бесплодностью. Не один раз он привязывал её к оглобле и кнутом гнал лошадь. Потом окровавленная и ободранная Авдотья в крови, грязи и слезах плелась домой, продолжая жить с тираном. Так продолжалось несколько лет, и однажды она бросила его, ушла к братьям в деревню Жигули. В те времена не было разводов, и, чтобы жёны уходили от мужей или мужья от жён, было событием из ряда вон выходящим. Уйти от мужа считалось позором. Поэтому ей пришлось выйти замуж за нашего отца, чтобы не называться «бросовкой» (никому не нужной). Мачеха – наша вторая «мать» была строгой, но справедливой женщиной. Мы трудно привыкали к ней после доброй и ласковой мамы. Боялись взять кусок хлеба без её разрешения. Но надо отдать ей должное, что она сама ничего не ела, пока не разделит еду на всех поровну. Авдотья была бережливой, любила делать запасы впрок и собирала в большой сундук всякие вкусности, закрывала его на ключ, который носила на шее.
Мне не раз хотелось стащить у неё этот ключ и наесться, наконец, калачей и конфет вместе с братьями и сёстрами. И вот однажды, когда она уснула, я подкрался и незаметно снял с её шеи заветный ключ. Мы тихонько открыли сундук и ахнули! Чего только там не было: конфеты, леденцы, калачи, печенье. Взяв немного сладостей, чтобы она не заметила пропажу, мы спрятали их за пазуху, и я начал надевать на её шею верёвку с ключом. Когда надевал, видимо потянул за волосы, отчего она проснулась и открыла глаза:
– Ты что это, Миша, около меня стоишь?
– На твоей голове сидел паук, – быстро соврал я.
Она вскочила и стала отряхиваться.
– Откуда у нас пауки, хату я обметала?
– Я же говорю: поймал и выбросил его.
Ну а потом спрятанные сладости мы незаметно от неё съели, но с тех пор больше я не рисковал брать ключ. Кто не слушался, мачеха наказывала строго и жаловалась отцу, а сестрёнок частенько брала за волосы и била головой об стену, закрывала в тёмный чулан или в холодный погреб. Младшие много баловались, за что часто получали от неё трёпку. Когда мы ложились спать, малыши прижимались к нам с Ваней. Приходилось их утешать, когда они грустили о маме. Иногда у меня чесались кулаки на мачеху, когда она наказывала девочек. Та замечала мой боевой настрой и не наказывала их при мне. К этому времени мы с братом Ваней подросли и могли дать ей отпор. В пятнадцать лет я уже не боялся отца. Бедные наши сестрёнки! Им досталось тяжёлое детство. В школу учиться их не пускали, росли они без матери, трудились с ранних лет, не играли на улице и не знали, что такое куклы, а только работали по дому и выполняли распоряжение мачехи. Уже с шести лет она заставляла их прясть и била по рукам, пока обучала ремеслу. Улыбались девочки редко и только тогда, когда мы с Ваней были рядом.
Однажды младшая сестрёнка с опухшими от слёз глазами посмотрела на меня так, что мурашки поползли по моей коже.
– Миша, отведи меня к маме на кладбище.
– Зачем? Она умерла. Что ты будешь делать на кладбище?
– Я хочу к маме. С нею же лежат братишка и сестрёнка,
