лица точно из извести в спешке кромсали. Их кожаные одежды расшиты бляшками и бубенцами, бряцающими при малейшем движении, а инструмента хватит на пяток музыкантов. Тут и многострунные лютни, и трещотки с круглыми бубнами, даже набор дырчатых дудочек, стянутых вроде плота. В ногах стоят бочки, а к ним пристроены бурдюки, таких Уоллас прежде не видел, – из округлых боков торчат узловатые палки свирелей.
Уоллас представляет, как все это может шуметь. Ему уже доводилось слышать эльфийскую музыку. Разбитную, ухабистую плясовую, с пьяными песнями, – и другую, хриплый плач, рвущийся из глоток рабов. Слов Уоллас не разбирает. Оно даже к лучшему.
Затем внимание Уолласа привлекают трактирные украшения: «У Тохто» убран сухостоем в простых глиняных крынках. Наверное, потому, что Им неравнодушен к цветам. Обычно вазы расставлены на столах, но сейчас их собрали на лавке в самом непроглядном углу. Будто на алтарных подмостках, там колосится мертвый лесок. Дверь на кухню распахнута, явив холщовую занавесь, очень чистую, с нашитой спиралькой бечевы посередке. Оттуда выкатывается Черенок с выпачканными в тесте руками, что-то отрывисто крякает, и служка спешит прихватить сбоку ткань.
На свекольном лице жирного Тохто застыло озабоченное выражение. Картоха носа лоснится, растрескавшись лапками красных сосудов, шапки нет, и на макушке мерцает кожаное озерцо лысины, обрамленное жидким пушком. На кухне душно и жарко, как в бане, – повар и батраки упарились от кипящих котлов. Редкие волосы Черенок собрал в хвостик. При взгляде на хозяина Уоллас невольно свой затылок оглаживает: у него все ссыпалось даже из носа с бровями.
Напарник Има кажется похожим на гнома, с его круглой физиономией, негустой, остриженной в кружок бороденкой и широким, когда-то сломанным и криво сросшимся носом. Нос хочется двумя пальцами дернуть и куда следует довернуть для порядка.
По привычке насторожившись при виде ворчливого Тохто, Уоллас пересекает вслед за Имом трактир и останавливается у входа на кухню. Заглядывает за занавеску, задохнувшись от жара и запахов. Торф под котлами чадит, потолок и стены закопчены так, что сажу даже в темноте видно, но одежда работников остается на удивление чистой.
Как все хозяйство, комната выскоблена. Дощатый пол добела выметен, на полках опрятные рядочки посуды, на крюках железные черпаки. Ножи, щипцы и вилы для мяса, и даже увязки сложены в разумном порядке.
Эльфийская еда на людской взгляд неприятная. Корешки, похоже, перележали в подполе. В клетке ползают друг по другу прыщавые жабы, рядом, в большой миске кишат мягкотелые многоножки. Повар не глядя высыпает десяток в дырявый черпак и отправляет в кипящее масло. Уварившиеся тушки обваливает в смешанном с травами мучном порошке, – том самом, что мелет Уоллас.
Сизый торфяной дым смердит гнилым камышом и хмыриным навозом. Странно, что эльфы не готовят на дереве, Уоллас натаскал им солидную дровницу. Свежие поленья еще не просохли, но во дворе сохранились остатки старой
