Уоллас давит улыбку: дрыщ уминает метелки. На сердце теплеет. Довольный, он двигается дальше и обнаруживает Има в дверях.
Хозяин бегло осматривает мукомолку, и взгляд его останавливается на низшем рабе. Тот замирает, с обжеванными стебельками в чумазой ладони. Был бы псиной, точно бы попытался загрызть, но что он может, слабый калека?
Раздосадовано покачав головой, трактирщик закатывает рукава свежей рубахи. Трехпалый молчит, отчего-то не выдавая Уолласа. Он изучает мучные мешки с таким интересом, словно там выпочковались наследники. Под тяжелым взглядом хозяина хья нащупывает костыль и с трудом поднимается на ноги.
– Олас, останься, – распоряжается Им. В конце пару слов на местном выплевывает, и батрак с готовностью ускользает в проход. Уоллас успевает различить выражение безмерного облегчения на рябом лице старика.
Так в сарае остаются только виновные. Хья тяжело наваливается на раненую ногу и выставляет остатки стеблей словно кинжал. Трактирщик долго на него смотрит, ковыряя когтем белую бровь. Парень опускает глаза.
– Это я ему дал. – Не выдержав, сознается Уоллас. – Я виноват, пожалел.
– Знаю. – Бесстрастно откликается Им. – Но гада надо ломать.
– Я виноват. – С нажимом повторяет Уоллас. – Если хотите, накажите меня. Он у вас скоро сам сдохнет.
Мгновение трактирщик смотрит на него с интересом. А потом с подкупающей искренностью разводит руками и заламывает их в замок на затылке:
– А с ним что делать?! Калечным мерзавцем эти перекатные брюхи из Арена расплатились за весь будущий год. Теперь, считай, даром обхаживать ртов так не мало. Его вайну задрали, родне он не нужен, трудиться в хозяйстве не приспособлен. Жополазы жалуются, что бестолковый, не хочет ниче, чем они там развлекаются. Каждый раз приходится нудить его силой. Свою работу не делает. Тогда зачем он трактиру? Имя нам испоганить?
Уоллас открывает и закрывает клыкастую пасть. Слышит, как цокают твердые колья зубов, и эхо отдается в затылок. Страсти какие. Родные братья в обмен на стол и кров болезного продали. Разве так можно?!
Аррш зорб, эти светлые хуже тварей лесных! Самое святое, близких за жратву предают. Тех, кто себя защитить не способен.
Едва слышно вздохнув, Им засовывает руки в карманы неизменной юбки. Закатанная до локтей рубаха и штаны, подвернутые чуть ниже колен, открывают его поджарое тело. Весь состоящий из жил, эльф выглядит крепким, как дуб.
– На постоялом дворе должен быть хья, так заведено. Черенок мне все уши об этом проныл. Мол, нужно востопырку найти, – и вот, как всегда у нас получилось. В «Трухлявом Пне» ихние хья хорошо трудятся. Так жополазы прочухали и прут туда комнаты спрашивать. Насрать им, что кормежка плохая и козявки в соломе. Кайсе, надо было хотя бы проверить, че он там умеет такого. Ну, прежде чем бестолочь брать… – Печально заканчивает трактирщик.
Не понимая ни слова, хья сосредоточенно, как саранча
