мужской красоте.
Почему-то считается, что красивыми может быть природа, предметы, все что угодно из материального мира, и, конечно же, женщины – из нематериального. Последние из века в век слывут не только образцом красоты, они и музы, и жены, и объекты.
И никогда, совершенно никогда и никто не посвящал мужчине песен (шоу-биз с его: «ты меня бросил, а я любила» не будем считать, конечно), стихотворений, не разоблачал их, делая предметом восхищения (но были же скульпторы… ладно, не совсем обделены вниманием).
В этом послании я скорее обращаюсь к женщинам, безусловно, мужчины нас обижают и т.д. и т.п., но, даже учитывая это, кажется несправедливым то, что как только появилось чуть больше свободы, мы сразу же бросаемся на танки за свои права. И права нужно отстаивать, и я рада, что это делается. Однако же не всегда заниматься только этим!
Как сложно, оказывается, писать на эту тему, приходится сглаживать углы да оправдываться за каждое неосторожное слово. Но не думаете, что я из страха это делаю, точнее, не из-за того страха, что меня осудят, а оттого что не поймут.
А спросить я хочу следующее: почему из десяти женщин ни одна не стала рисовать мужчину, восхищаться чертами его лица, изгибами тела? А ведь у них тоже есть изгибы. Мужчины восхитительны и телом, и чувствами, и света в них много, и силы. Быть может, оттого они грубы и жестоки бывают, что только этого от них и ждут? Хотя всякий знает, что чем красивее его считают, тем сильнее он таким желает стать. Говори любой/любому замарашке, что он прекрасен, и тот будет видеть и чувствовать себя именно таким, и будет благодарен миру, что желание творить добро как-то само собой появилось.
И уж если говорить о правах, так почему бы женщинам не отстаивать свое право восхвалять сосцы мужчины, как они, не стесняясь, восхваляют наши? И ведь может случиться такое, что решение всех наших проблем намного проще, чем кажется. Чтобы избавить мир от войн, политических разногласий, стремления к захвату власти, нам только и нужно, нам только и стоит…
сказать мужчине, что он красив?
Запись 3
Не было и восьми часов, в общем, рань ранняя, как я услышала, что в ворота кто-то стучится. Настойчиво так, по-свойски. Натягивая на ноги шерстяные носки (которые я успела прикупить в местном магазине), я фантазировала, как спалю гостя дотла недовольным взглядом.
У ворот стояла Нюра. Через открытую дверь просунула мне сверток с тыквенными семечками и, заглядывая в глаза, выговорила:
– Ты с Иваном будь аккуратнее. Он отцеубийца.
И тут же ушла прочь.
Что это было? Зачем она мне такое сказала?
С этими мыслями я провела все утро. Умывалась, завтракала, писала, а сама все думала да соотносила, как образ Ивана уживался в моей голове с внезапно открывшимся фактом. Уживался как будто спокойно.
Но что мне до образа его? Ведь я уеду скоро. И что еще клокотание странное? Даже жевать не могу. На страх не похоже. Больше похоже на то, что нельзя с ним водиться, а хочется.
Снова
