style="font-size:15px;"> Четвертая власть. Четвертая власть.
Наша молитва.
И где-то в глубоко внутри я верила в это. Верила, что однажды напишу разоблачающую статью, выеду жуликов, серых кардиналов и невесть еще кого на чистую воду, и тогда мир изменится.
А что в итоге я пишу. Над чем я властвую? Над настроением Ивана или над куриным пометом Нюры? Что я здесь делаю?
Где моя сила?
Вот бы понимать, что значил тот взгляд Эдуарда… Кого я обманываю?! Нет, это бы ничего не изменило. Слишком поздно. Я почти пять лет ждала, что он мне предложит хотя бы жить вместе, а когда он мне, наконец, это предложил, я поняла, что уже поздно, что во мне уже нет ни желания, ни надежд, ни веры, а главное – во мне осталось так мало любви, что хватало лишь на то, чтобы разойтись и не остаться врагами. До сих пор меня мучает вопрос: почему спустя столько лет ему понадобилось что-то менять? Неужели он все-таки любил меня сильнее и решил пойти на отчаянные меры? Почему настаивал на том, что старые отношения ему больше не нужны? Потому что в них не было развития или потому что они окончательно наскучили?
И выступаю ли я в роли той терпеливой женщины, которая отказалась от всего, в том числе и от мечты, ради возможности быть с любимым? Я же вроде когда-то верила в совместную жизнь. Нет, не в то пошлое, во что превратили слово «семья», а в моменты уединения, когда вы спите в одной постели и засыпаете в обнимку, но главное – я верила в утро. Утро всегда было самой важной частью дня, и оно из раза в раз еще сильнее преображалось сонным или спящим лицом любимого. Почему я так легко отказалась от этого?
Наверное, если бы у меня были друзья, то они сказали бы, что все к лучшему, и теперь можно попробовать с другим. Но нет. Печально что, избавившись от неполноценных отношений, я больше никогда не смогу завести другие, моя душа сожжена (вычеркнула). Как пафосно. В этом я вся. Я больше ничего не хочу. Я знаю себя. Больше и не захочу. Я никогда ничему не даю второй шанс. Тем более стандартная концепция отношений меня и так никогда не прельщала, но в Эдике было что-то особенное, и я хотела это рассмотреть. Но больше рассматривать никогда не буду. Даю себе обещание!
*
Ворота загромыхали, теперь я знала, что это Нюра. Опять с гостинцами, растянулась в улыбке. Все что приносила, аккуратно заворачивала либо в чистое полотенце, либо в салфеточку, которые после я даже стирать не решалась, боялась, что такого белого цвета мне не добиться.
– На дом твой пришла посмотреть, наконец, – сказала она, нараспев произнося каждое слово.
Нравилась мне эта ее манера, повела по дому.
– А что здесь никто до меня не жил? – спросила я, впервые об этом задумавшись.
– Нет, для себя построил один, а сам в город переехал. Вот дом никто и не покупает. Дорого.
После я накрывала на стол, а Нюра все пыталась «подсобить» мне.
– Ты ж тонко как режешь, дай покажу как надо! – вырывала она то нож, то тарелку.
– Да,
