помню точно… Кажется, семь или восемь.
– Студийных восемь, – подтвердил я. – Есть ещё сборники: «Последний герой» и «Неизвестные песни».
Один из новеньких, порывшись в памяти, выдал:
– А у меня друг собрал все их диски. Он говорил, двенадцать. Если коробки в ряд поставить, складывается надпись «КИНО».
Я усмехнулся и пояснил:
– «Акустический концерт» и «Концерт в рок-клубе» в расчёт можно не брать. Это записи выступлений. Всё, что там исполнялось, есть в этих восьми альбомах и двух сборниках. А набор из двенадцати боксов – маркетинговый ход Moroz Records с целью отъёма денег у серийных коллекционеров.
– А ты какие песни знаешь? – поинтересовался Дима у меня.
– Практически все.
– Так давай на пару споём, а то я слова местами забываю и могу сбиться, – предложил он. – Какую?
– Любую…
Начали с песен 1986–1988 годов. Здесь моя помощь ему иногда требовалась. Но когда он переключился на вещи из последних двух альбомов, необходимость в моём участии отпала – собравшиеся вокруг нас были прекрасно знакомы с репертуаром.
Глядя на Диму, уверенно державшего инструмент, я вспомнил Петьку Лелюка.
Пётр, добрый и, по-моему, излишне интеллигентный человек, специализировался по русской семиструнной гитаре. Мне очень нравилась «Старая Япония» в его исполнении:
Тихо-тихо, легче, чем туман,
Поплывет под звёздами мечта
В старую Японию, а там —
Ласточки под крышей храма спят,
Дремлет Будда в алтаре роскошном,
Лёгкие фонарики горят
И Луна всплывает осторожно…
Лелюк и среди музыкантов-то выглядел белой вороной, персонажем иллюзорного мира, в котором нет жестокости, все любят друг друга и ценят исключительно за талант.
Однажды, сидя у него в гостях, я услышал доносившиеся из-за окна пронзительные завывания, переходящие в скулёж. Я спустился во двор. По звуку отыскал в темноте умирающую собаку: какие-то выродки сильно её изувечили. Задние лапы скручены проволокой, раны на морде и теле уже гноятся, выбитый глаз… Шансов выжить у дворняги не было. Лучшее, что я мог для неё сделать, – убить быстро. Чтобы не мучилась.
Пётр из окна поинтересовался, что случилось. Я объяснил.
Моральные устои Лелюка, на мой взгляд, во многом граничили с… ущербностью. Он тогда признался, что не может смотреть на чьи-то мучения. Однако и прекратить агонию живого существа, добив его, он тоже был не в состоянии. Я сказал, что всё сделаю сам. Спросил, есть ли у него хоть что-нибудь, чем можно прервать страдания четвероногого бедолаги. Но у Петра не нашлось ничего подходящего.
Я побродил вокруг пса в надежде найти булыжник, кирпич или кусок арматуры… Но, видно, не судьба… Пришлось вернуться в комнату общаги, где обитал Лелюк. А он просто закрыл форточку, чтобы не слышать доносящихся снизу звуков…
Я представил, как бы Пётр чувствовал себя, окажись
