никогда не видела.
– А бабушка как на это отреагировала?
– Да никак. Она была туговата на ухо, поэтому разговора парней не расслышала. Улыбнулась им и все дела: наверное, думала, что вежливые мальчики с ней поздоровались.
– Лихо тебя беда миновала. Повезло.
– Это точно, повезло… А ещё раньше, когда мне было года четыре, я гуляла во дворе, и ко мне прицепился ко один дядька. Хорошо одетый, в костюме и галстуке. Предложил пойти к нему в гости и остаться жить у него в квартире. Заманивал какими-то там игрушками и конфетами, ненормальный! Я же была дитём совсем – разревелась, сказала, что никуда не пойду. А он стал на меня орать и хватать за руки. Но тут за меня заступилась прохожая тётка, и он ушёл, вот.
– Ого, это уже серьёзное дело! Наверняка педофил на тебя глаз положил, старался завлечь в своё логово.
– Педофил, это точно. Но я же не завлеклась к нему. Видишь, какая я была умная? А ты меня дурочкой называешь.
– Что ж, в этом случае ты действительно повела себя как умный ребёнок. А когда выросла, стала вести себя как дурочка. Не всегда, разумеется. Но довольно часто.
– Врёшь ты, Останин, не веду я себя как дурочка. Хочешь самоутвердиться за счёт беззащитной девушки? Ладно-ладно, когда-нибудь я тебе всё припомню!
С этими словами она, приподнявшись на локте, игриво шлёпнула его ладонью по животу. Потом обвила рукой шею Останина и продолжила своё повествование:
– Потом ещё история вышла, когда я училась то ли в третьем, то ли в четвёртом классе. Нас всем классом повезли в Москву, водили там на экскурсии по музеям и разным достопримечательным местам. Один раз ехали мы с учительницей на эскалаторе в метро. Я, вся такая, в облегающей маечке и коротеньких шортиках, стою на ступенечке среди народа, замечталась о своём. И вдруг чья-то рука касается моей попы! Я сразу даже не врубилась – решила, что мне почудилось. Потом рука прошлась по моему бедру и снова по попе, а после этого сзади началось вообще беспардонное лапанье и прижиманье. Я обернулась и вижу: стоит мужичок плюгавенький, лет сорока на вид, улыбается, а морда аж красная от удовольствия. Антеннщик, в общем, – но это я позже сообразила, а тогда не поняла ничего, застеснялась. И ушла вперёд по эскалатору. А потом, когда мы всем классом уже стояли на улице, и учительница нас пересчитывала, я того мужичка снова увидела: выходит он из метро и этак мне подмигивает заговорщически, как будто у нас с ним есть общий секрет, о котором мы договорились никому не рассказывать.
– А ты кому-нибудь рассказала?
– Нет, зачем же? Он ведь ничего плохого мне не сделал.
– Так, может, тебе было приятно, когда он прижимался?
– Немножко. Хотя я тогда больше пребывала в растерянности, чем думала об удовольствии.
– Так вот почему ты такая ранняя.
– Ага, ранняя. Ну и что же, разве это плохо?
Останин хотел было ответить ей резкостью, но удержался, не поддавшись внезапному уколу ревности. И махнул рукой:
