давно потухли и не курили дымков. В сероватом сумраке рассвета видны были неподвижные кочки и колдобины невзрачного размытого цвета, кучно засеявшие степь, словно взрезанную гигантским пьяным плугом. Скоро по приказу командиров эти кочки оживут, зашевелятся и превратятся в грозную сплочённую силу. Он любил свою дивизию, собранную, слепленную по крупицам, воспитанную и взлелеянную им самим, словом – рождённую, как дитя. Солдаты и офицеры, особенно те, кто успел познать палочную дисциплину и бессмысленную изматывающую муштру на плацу, чувствуя его заботу и внимание, смотрели на него с обожанием и без колебаний ринулись бы по его приказу в любое пекло. Он это знал. Как знал и то, что ему придётся, отринув жалость и сострадание к чужим судьбам и боли, вести их под огонь вражеских батарей, под разящую сталь бестрепетных клинков… и многие из тех, что нынче видят сны под чистым небом и дышат степным ветром, уже не вернутся домой…
Далеко над краем степи просыпался розовый свет. Сначала невысоко, словно выглядывая из укрытия и прощупывая позиции, как осторожные разведчики, поползли первые лучи, потом всё смелее и царственнее выкатывалось золотое колесо.
– Господин генерал, – к Неверовскому широким шагом направлялся флигель-адъютант Воейков, – ночью разъезды донесли, я не стал вас будить, поскольку новости наших планов никак не меняют, а отдых вам крайне необходим.
– Что там?
– Радостные известия, Дмитрий Петрович! У Гродно атаман Платов разбил французов, несколько сот взял пленными, с обозами. Точных данных нет, но такая весть летит, как птица, все только об этом и говорят.
Лицо Неверовского просветлело:
– Кто сказал, что Наполеон непобедим? Француза бить можно, ежели с умом и отвагою. Да. Надо торопиться. Объявить построение.
Победа в сражении – это хорошо! Но одна победа и один Платов не в силах одержать верх над бесчисленной армией Наполеона, равно как заслонить родную землю от надвигающейся беды.
Солдаты были вымотаны долгим переходом, на привалах падали замертво и за короткие летние ночи не успевали отдохнуть. Каждый день вымахивали по сорок вёрст спешным маршем, но не роптали. Все понимали: спешка вызвана острой военной необходимостью.
– Быстрее, быстрее, – подстёгивал Неверовский, проезжая вдоль змеями растянувшихся колонн, – впереди отдых, – хотя по опыту знал, что, встретившись с Багратионом, об отдыхе придётся забыть. Какой уж отдых, коли враг наступает!
Ставицкий поравнялся с командиром:
– Опять ночью не спал, Дмитрий Петрович?
– С чего ты взял? – взбодрился тот напоказ, но обмануть товарища не удалось. – Конечно, спал.
– Полно врать, – Максим Фёдорович криво ухмыльнулся. – Я знаю твой нрав. Другие от бессонной ночи раскисают, а в тебе словно огонь горит внутри.
