дивана, залез под одеяло, и только тут до меня дошло, что меня сегодня впервые поцеловали, как взрослого! «Твой поцелуй в тот день мне довелось узнать…» Пусть поздний поцелуй, зато какой! Я попробовал оживить впечатление, и губы охотно откликнулись, вернув мне ощущение чего-то заоблачно-небесного. Наверное, такова была на вкус ангельская карамель.
Счастливые события роднят нас с прошлым, несчастливые – отделяют от него. Это значит, что две мои любви соединились в одну, и Натали стала законной наследницей Нины. Отныне то, что не успела Нина, должна завершить Натали. И еще: целовать – значит, доверять.
На следующий день я сказал матери:
«Мам, Наташе нужен свитер и шерстяные колготки»
«Это она сама так сказала?»
«Еще чего! Сама она никогда так не скажет! Но я же вижу, что она мерзнет!»
«Но у нее ведь родители есть!»
«Ну, мам! Ну, я же тебе говорил, какие у нее родители! Слушая, давай не будем покупать мне новый костюм, а купим Наташе какую-нибудь одежду!»
«Ты о ней так заботишься… Она что, нравится тебе?»
«Очень! После школы мы поженимся!»
«Иди уроки делай, жених! – замахнулась на меня полотенцем мать и добавила: – Наташе много чего нужно… Ладно, что-нибудь придумаем…»
Через несколько дней мать принесла домой ворох вещей, которые собрали ее знакомые. Там были кофточки, два свитера, две юбки, платье и всякая мелочь.
«Ушьем! – сказала мать про юбки и платье. – На каждый день сгодится! А вот и на выход!»
И достала из шкафа новый черный свитер и шерстяные колготки.
«Обязательно носи колготки, Наташенька! – сказала мать, понизив голос. – Нам девушкам, наши места беречь надо…»
Я хоть и был в другом конце комнаты, но про места услышал, понял и покраснел.
Моя жизнь в одночасье обрела взрослый смысл. В девятом классе я добавил к баскетболу гимнастику, и за год заметно подрос и раздался в плечах. С музыкальной школой я расстался, и у меня прибавилось времени. Наталья приходила вечером, словно молодая жена после работы, и если я задерживался на тренировке, помогала матери и делала в моей комнате уроки. Я прибегал, ужинал, садился с ней за один стол, и мы молча и сосредоточенно спешили покончить с уроками, чтобы перебраться на диван и предаться новому, упоительному занятию. Впрочем, воровать поцелуи я начинал уже за столом. Скосив глаза, я любовался ее склоненным над тетрадью лицом с нахмуренной, непокорной переносицей, ее угловато вздернутыми, напряженными плечиками, заметной грудью, острыми локотками и порхающей от книжки к тетрадке и обратно рукой, пока не сосредотачивался на ее пухлых, шевелящихся губах, которыми она шептала ученые заклинания. Внезапно она вскидывала голову и ловила мой нерасторопный взгляд. Лицо ее озарялось понимающей улыбкой, и она, оглянувшись на дверь, закрывала глаза и подставляла мне губы.
Я не понимаю тех богов, что подражая людям, предаются обжорству и оргиям. Пища богов – это поцелуи, а мораль – целомудренно
