относительно валидности методов также разделились: социологи чаще обращались к репутационному и позиционному методам, тогда как политологи отдавали предпочтение решенческому методу [подробнее об этом см.: Ледяев, 2004]. К 1970-м годам, по мере совершенствования методов и их комплексного использования в рамках исследования, острота полемики снизилась.
Наконец, четвертая группа проблем касалась нормативных аспектов распределения власти: насколько существующая структура власти соответствует нормативным идеалам либеральной демократии, разделяемым основной массой исследователей. Эти вопросы, как правило, не фигурировали в качестве самостоятельных целей и задач исследования, но фактически подразумевались9: ученые, обосновывая замысел своих работ, обычно подчеркивали его релевантность основной проблематике изучения власти в демократических странах, а выводы интерпретировались в контексте сопоставления с набором традиционных характеристик демократических политических систем. Как и во многих других аспектах исследования власти, здесь наблюдалось довольно жесткое размежевание между различными школами: марксисты и элитисты по сравнению с плюралистами были значительно критичнее в своих оценках демократичности городских политических систем. Нормативный ракурс сохраняется и в современных исследованиях, отражаясь в оценках тех изменений, которые наблюдаются в городской политике под влиянием глобализации, перехода от government к governance и др.
Интерес к этим четырем группам проблем, четко обозначившийся уже в исследованиях 1950-х годов, в значительной степени сохранился и в более поздних исследовательских практиках. При этом анализ отдельных аспектов власти становился более детальным и комплексным. Например, наряду с ранжированием лидеров и организаций, исследователи стали рассматривать возможности и ресурсы влияния институциональных секторов [Miller, 1970]. Вместе с изучением структуры власти городской общности появился интерес к правилам и нормам политической конкуренции и участия в политике [Agger, Goldrich, Swanson, 1964], различным формам конфликта и консенсуса между основными акторами [Gamson, 1966, p. 71–81; Warren, Hyman, 1968, p. 407–424], специфике лидерства и потенциалу отдельных ресурсов власти [Nutall, Scheuch, Gordon, 1968, p. 349–380] и др.
В 1960–1970-е годы в результате «компаративной революции»10 проблематика исследования власти была несколько изменена и расширена. Наиболее емко изменившуюся проблематику сформулировал Т. Кларк: «Кто правит, где, когда и с какими результатами?» [Clark, 1968b,]. Коррекция проблематики была обусловлена прежде всего тем, что исследователи постепенно пришли к вполне естественному выводу о многообразии паттернов властных отношений в городских сообществах. В связи с этим «основной вопрос власти» стал менее претенциозным: «Кто правит в данной общности?». Ученые постепенно отказывались от экстраполяции полученных результатов на другие социальные общности11, а исследования были переориентированы
Например, у Даля нормативный подтекст обнаруживается уже в самой первой фразе его книги: «Кто правит в политической системе, где практически все взрослое население имеет право голоса, но знания, богатство, социальные позиции, доступ к официальным лицам и другие ресурсы распределены неравномерно?» [Dahl, 1961, p. 1].
Ее пик пришелся на середину 1960-х – начало 1970-х годов.
Ни Хантер, ни Даль, ни их последователи прямо не заявляли о том, что результаты их исследований могут быть непосредственно использованы для объяснения распределения власти в других городских общностях. Однако это в значительной степени подразумевалось, о чем свидетельствуют не только «обезличенные» названия городов, в которых проводились исследования, и указания на их «типичность», но и характер полемики по поводу полученных результатов и их интерпретаций.
