проблем и нам с отцом, и Анюте. То, что мы оставили её у себя после пережитого ужаса, сторона защиты может толковать в свою пользу. Вплоть до сговора.
…а сторона защиты у Зверевых будет.
***
Я это сделала. Я смогла. Даже несмотря на то что у меня болит каждый сантиметр тела, я чувствую себя… свободной. Совесть хоть и гложет, но это не мешает мне мысленно праздновать первую победу.
Зверь должен исчезнуть любой ценой.
– Анют, встала? – за коротким стуком в дверь раздаётся голос Николая Петровича.
Я отрываю взгляд от потолка и встаю с постели. На минуту замираю, чувствуя слабость в ногах и лёгкое головокружение.
– Да. Встала. – отзываюсь, облокотившись о стену.
Чужой дом… Подумать только, я у Максима дома. Снова. Точнее, у его отца, ведь последние годы он сам жил где-то в квартире, в соседнем городе, но всё же.
Какова ирония, да?
– Так, я вхожу. – ворчливо доложили мне из-за двери, после чего тут же вошли, смерив меня гневным взглядом. – Держи.
Я не успеваю опомниться, как в моей руке оказывается пластинка с таблетками, а перед лицом стакан с водой.
– Это что?
– Что-то обезболивающее. Химия. – усмехается полковник. – Я посмотрел отзывы на препарат, не очень он хорошо влияет на организм. Надо принимать до еды или после. Пей и идём, я омлет пожарил и колбаски на мангале забабахал.
Изумлённо выгнув бровь, я несколько раз моргаю, прежде чем кивнуть.
Мне не хочется принимать обезболивающие. Боль – единственная отрезвляющая в моём положении. Она всегда напоминает о моей цели и не даёт сойти с дистанции, позволив зверю одержать победу. Ещё мне не хочется есть, но мне очень хочется побродить по дому, где жил Макс с отцом. Возможно, даже удастся взглянуть на какой-то семейный фотоальбом или его награды…
Какая несусветная глупость! Я уже такое провернула, а всё ещё смею думать о Максиме, как о любимом человеке. Своём любимом человеке.
Николай Петрович подсказывает, что таблетки нужно принять две, и я его слушаюсь. Возвращаю ему пластину и жадно запиваю эту химию, как он выражается, водой.
Дело сделано.
– Молодец. А теперь за мной! – командным голосом вещает он. – А ты сама идти сможешь? – боевой дух моего собеседника тут же теряется. Он осматривает меня придирчивым взглядом, констатируя страшное: – Вчера ты получше выглядела. Может, ещё раз в больницу прокатимся?
Я задыхаюсь от возмущения. Не то чтобы я себя мнила красавицей, необязательно в это утро, а вообще, по утрам, но слышать и знать самой – разные вещи.
– Я в порядке. Сама дойду.
Пришлось немного задержаться.
Лишь оказавшись в ванной комнате, куда я отпросилась у желающего меня срочно накормить полковника, я смогла понять, что он имел в виду. Я посинела и опухла, как… как не знаю, кто! То, что вчера казалось царапиной, сегодня на моём лице превратилось в катастрофу.
