style="font-size:15px;"> Она орёт. Я плохо разбираю, что она там кричит. Заложило уши. Вообще, ощущение, что это не Ане, а мне по голове и лицу прилетело. Теряюсь.
– …дрянь малолетняя. – всё же долетает до моего слуха.
Зверею.
– Ты сядешь вместе со своим уродом, поняла?!
Злость мутит разум. Эмоции берут верх. Хватка на её тонких запястьях становится сильнее. Мне до невозможного хочется причинить ей боль. Настолько сильно, что меня это пугает.
– Я позабочусь о том, чтоб эта выходка попала в протокол. – кое-как вернув себе остатки самообладания, я на чистом энтузиазме разжимаю руки.
Мать Ани пятится, будто призрака перед собой увидела. Наверное, в чём-то оно так и есть. Я уже и не вспомню, когда последний раз проявлял подобные вспышки агрессии. Должно быть, ещё в школе.
Возвращаюсь в кабинет. Прохоров уже колдует над Анькиным лицом, недовольно хмурясь. Аня морщится, но стоически переносит его экзекуции с перекисью и лейкопластырем.
– Швы целы. – констатирует следователь.
– Да плевать мне уже на эти швы. Можно я просто пойду… спать? – убитым голосом отзывается она, отчего у меня замирает сердце.
Что, блядь, вообще творится в этой семейке?!
Нахожу в себе силы улыбаться. Опускаюсь перед девчонкой на корточки и заставляю её посмотреть на меня. Пальцы, касающиеся её подбородка враз становятся мокрыми. Перекись или слёзы?
– Анют, ну как это неважно? – наконец-то чистейший лёд её глаз идёт на контакт. – Ты ведь очень красивая девушка. А швы разойдутся, накладывать новые… Это риски. Могут остаться шрамы. А зачем тебе шрамы? Через год, два, пять, десять ты, возможно, даже и не вспомнишь сегодняшний день. Так пусть напоминаний и не останется. Договорились? Будешь осторожной?
Поплавская смотрит на меня красными от слёз глазами и устало кривится. Переклеенная повязка на носу от самого Прохорова выглядит нелепо. Крест-накрест приклеенного тонкого пластыря ему, видимо, показалось мало. Поэтому он налепил ещё одну полоску посередине. Эдакая снежинка на снежном покрывале из бинта.
– Ты говоришь со мной, как с ребёнком. – слышу в её словах упрёк.
Мне совсем не нравится то, что она столько времени мне лгала о своём возрасте, водила за нос, а виноватым во всём выставляет меня. Возможно, мне это только кажется, и в её словах нет ничего подобного, но я интуитивно будто чувствую исходящую от неё обиду.
– А ребёнок, что, не человек? Я говорю с тобой, как с человеком, Ань. Не придумывай лишнего.
– Идите уже. Завтра заеду. – вклинивается недовольный Виталий Евгеньевич, показательно громыхая ящиками своего стола и раскладывая свой скромный арсенал аптечки по местам.
– Идём? – шепчу, сжав её ладонь.
Анюта кивает, и мы встаём.
Идём рядом. Я очень хочу её обнять, но боюсь. И как пацан, и как человек, который не хочет ей доставлять дополнительный дискомфорт. Фиксатор на её руке, перетянутый
