умело скрываемой апатией брат. Молодой офицер двадцати двух лет, вырвавшийся с полей битвы междоусобных стычек Реформации, чтобы поддержать семью и попрощаться с сестрой. Точнее с тем, что от нее осталось. Тело так и не нашли, пусть вся семья в купе с многочисленной родней за полгода обыскала почти полстраны. Дневники, обрывки неотправленных писем адресату, имени которого никто не знал, безумные рисунки, стопками сложенные в укромно спрятанных сундучках… и прядь вороных волос в мраморном саркофаге. Рисунки Генрих сжег в припадке ярости, пока обыскивал ее комнату в поисках зацепок, а темный конверт, подписанный белыми чернилами именем Исаака, пылал синим пламенем, разбрасывая в стороны разноцветные искры ярче всего другого.
– Генрих, остановись! – кричала Фрида, оттаскивая мужа от пылающего посреди холла костра, – Ты сожжешь все поместье! Это ее не вернет! Опомнись, подумай, что скажет твой сын!
В затяжной стагнации прошла неделя. Шла к концу вторая и юноше пришло время возвращаться на фронт. В то время, что он провел с семьей, можно было сказать, он стал единственной опорой семьи. Заставляющим хоть как-то шевелиться близких и держащим в руках власть в доме. Помня уроки, данные ему мечником из России еще в детстве, Алоис прямо держал спину, когда прощался с семьей и садился на лошадь, смахивая с лица прилипшие волосы цвета свежей соломы.
Моросил противный дождь, вынимающий душу своей промозглостью, но вопреки всему освежающий голову запахом сырой земли и размокших листьев. В армии им гордились, и Беатрис наверняка тоже могла бы гордиться им… если бы могла увидеть. В последний раз он видел сестру на балу в честь рождения племянницы три года назад. Перед тем как его призвали. После того приступа перед помолвкой с Теодором на ее лице было трудно застать искреннюю улыбку, так и тогда, она улыбалась только потому что того требовали приличия. Остальные улыбались в ответ и веселились во всю, но его было не обмануть, он знал свою сестру лучше кого бы то ни было. Ее мысли омрачила страшная тайна, которую она томила в сердце, не смея довериться никому. Он почувствовал это, когда она так по-детски колко впилась пальцами в его плечо, пока он кружил ее в танце.
В детстве все было по-другому. Алоис был ее отдушиной. Старшие видели в нем наследника, воина и продолжение семьи, а Беатрис своей не свойственной возрасту, словно материнской заботой, будто доставала из него наружу все то человеческое, что в итоге сделало его тем, кем он стал. Тем, кто, выехав за ворота поместья, проезжая мимо кладбища, остановился, чтобы в последний раз возложить цветы на выгравированное на крышке имя.
– Ты всегда любила белые… – мокрые лепестки роз оросили мраморную плиту, впившись в нос ароматом, что не смог сбить даже дождь.
Он пытался вспомнить, была ли его сестра счастлива хоть когда-то в своей жизни, но мысли не находили, за что зацепиться. Разве что глаза ее стали блестеть много ярче однажды, через пару лет после того, как в их дом прибыл
