сам. Изничтожить старания своей жены, вложенную в Германа любовь и заботу. Среди вещей своей бабушки он будто находил смысл своей жизни. И в канун его шестнадцатилетия…
Он застал племянника в склепе своей сестры. Очередная годовщина со дня ее гибели и каждый год они вместе приходили, чтобы возложить цветы на крышку ее саркофага. Они стояли, убирали рассыпавшиеся от времени прошлогодние лепестки и размышляли. Философию Герман любил наверно не меньше своей бабушки. Точной даты ее гибели никто не знал, потому в день Поминовения Усопших в начале ноября по традиции близкие приходили, чтобы поухаживать за последним приютом ее памяти. Осень в этом году была теплая, будто весной. Листья густым золотом укрывали кладбищенские дороги и солнце играло искрами на влажной от росы высохшей траве. От духа скорби здесь со временем будто не осталось и следа. Лишь чувство светлого ожидания…
– Ты уже совсем взрослый, Герман… – отметил мужчина, вынося на улицу очередной ворох цветов, – и очень умный. А еще я вижу, как ты любишь свою бабушку… пусть никогда ее и не видел.
– Это не обязательно. – улыбнулся юноша, щеткой счищая разводы на мраморной крышке, – Пусть я не знал ее лично, но мне кажется… что мы очень близки. Мне кажется, они бы очень подружились с мамой…
– Все может быть. – пожал плечами Алоис, вновь берясь за метлу. – Она бы очень гордилась тобой.
– Дедушка… – голос Германа вдруг стал серьезным, резко оборвав теплую беседу. – Можно я кое-что спрошу?
– Ну… ну конечно, спрашивай.
– Когда я читал книги в комнате бабушки… – начал Герман, окуная щетку в мыльную воду и снова возвращаясь к чистке, – я нашел некоторые ее личные записи… Я знаю, нехорошо так делать… но…
– Ты их прочел?.. – с тенью надежды в голосе поинтересовался Алоис.
– Да… немного. – смущенно признался юноша, – Бабушка была удивительной женщиной, я всегда это знал, но в последние дни перед тем, как она уехала к дедушке в Гамбург… с ней что-то случилось. Что-то нехорошее…
– О чем ты? – нахмурился мужчина, облокотившись на метлу.
Он никогда не решался трогать дневники своей сестры, лишь спасал их от праведного гнева отца, когда тот сметал все на своем пути. А теперь… он будто чувствовал, как из-под тяжелого занавеса тайны ее гибели начинает дуть легкий ветерок. И боялся его вспугнуть…
– Трудно разобрать… До этого записи четкие, аккуратные, но потом… там лишь какие-то обрывки, почерк рваный, дерганый… Что-то про Францию и Баварию, какие-то замки, обитель демонов… Она всегда была лаконична, когда писала о магии, но там… там какое-то безумие…
– А еще… – кивнул головой Алоис, нахмурившись пуще прежнего. Он, как и все в доме, слышал, как она кричала по ночам, как шуршала бумагой при свете дня, но, как и все, не мог разобрать ни слова, кроме…
– Кто
