призрачных пальцев к ее волосам…
Холод отступал, а на замену приходила невыносимая боль. От ее тела оставались лишь ошметки, которые только чудом нашли за что приколотить обратно на крест. Но не успела она переварить сказанное, как ей в лицо уткнулась смердящая тряпка, протянутая на палке сквозь решетку клетки, пропитанная вчерашней кровью… возвращая ее в мир «живых людей».
Зашипев, она отдернула голову, заставив отшатнуться прочь стражника дневного караула, было решившего, будто игрушка сеньора инквизитора вздумала откинуть копыта прям в самый неудобный момент и додумавшегося привести ее в чувства остатками вчерашнего «обеда». Гнилая кровь… верная смерть. Она лучше снова впадет в спячку, чем хоть кончиком языка прикоснется к этой дряни…
– Kindlich…4 – усмехнулась она, едва за спиной мужчины захлопнулась дверь. Усмехнулась, а потом вновь закрыла глаза…
Здесь не над чем было смеяться…
1486-1513-… ч. 2
Германия. Саксония. 1632г.
В тот вечер ветер особенно таинственно шептал в кронах деревьев. Погода в Саксонии редко радовала своих жителей солнцем, потому можно было попытаться рискнуть и выбраться под открытое небо еще до заката. Лошади, уставшие от долгого галопа, теперь медленно шли бок о бок, лишь иногда похрапывая соприкасались мордами, будто пытаясь приободрить друг друга. Впрочем, ехать оставалось уже не так далеко.
– Прошло больше ста лет… почти ничего не изменилось. – вздохнула Беатрис, глубже одергивая капюшон. – Будто… я и не уезжала отсюда никогда.
– Изменилась ты.
Долгое время они не произносили ни звука, вслушиваясь в опустившуюся тишину. Они вообще мало говорили по пути сюда. Лишь мерный топот копыт по пыльной земле, ворчание уставших лошадей, черных, как смоль, да шепот ветра в кронах деревьев и уже подернувшейся рыжей «сединой» траве. Умиротворяющая меланхолия и будоражащее смятение. А если прикрыть глаза, можно было расслышать, как где-то на окраине леса журчит ручей.
Когда на горизонте замаячили земли поместья, девушка невольно закусила губу, крепче стиснув пальцы на поводьях. В последний раз она видела свой дом, когда… когда вышла замуж. Не то, чтобы она не скучала по родным местам, просто… она осознавала, что все это так же пройдет, как рано или поздно закончится и ее жизнь. Родители часто навещали ее, заботы о детях и постоянные тренировки почти не давали возможности отвлекаться. Она себе этого и не позволяла. И вот теперь… спустя столько лет, когда, казалось, прошло не сто двадцать семь, а тысяча сто двадцать семь лет, когда надежда была практически похоронена под грузом ошибок прошлого, она едва удержала себя от того, чтобы дернуть поводья на себя, заставив лошадь встать на дыбы от неожиданности.
– Что с тобой?
– Это прозвучит глупо… – сморгнула Беатрис, мотнув головой, будто смахивая прочь наваждение, – Но у меня такое чувство, будто в этом доме меня больше не ждет ничего, кроме обветшалых скелетов и обезумевших
глупо (нем.)
