эстетики символизма – будет усвоено художественной практикой литературы XX столетия.
Стремление уловить неуловимое ради того, чтобы возникло «сияние идеи», обусловливает особую музыкальную атмосферу поэзии Малларме: «Музыка встречается со стихом, чтобы стать Поэзией» (Малларме). Суггестивность подразумевала неисчерпаемость бесконечных узоров соответствий, в которых расплываются, тонут конкретные предметы. «Созерцание предметов, образ, взлелеянный грезами, которые они навевают, – вот что такое подлинное песнопение» («О литературной эволюции»),
В стихотворениях «Веер мадам Малларме» (1891), «Другой веер» (1884) (пер. М. Талова), предметный мир развеществляется, превращаясь «в ступени единой гаммы», рождая «впечатления вечной непреходящей красоты»:
Жезл розовых затонов в злате
По вечерам – не так ли? Нет? –
Сей белый лет, что на закате
Лег на мерцающий браслет.
Поэзия Малларме, постепенно превращающаяся в «чистую концепцию», усложняется сопоставлением несопоставимого, бесконечным рядом субъективных ассоциаций, построенных на эллипсе, инверсии, изъятии глагола. Малларме разрушает слово создавая «представленную в словесном воплощении» новую реальность бесконечных соответствий и аналогий, что обусловливает герметичность его поэзии, ее труднодоступность для понимания:
Кадит ли вечера вся Спесь,
Заглохший факел в хороводе,
Бессмертный дым в своем разброде,
Ты небреженья не завесь.
Стремления найти код к «орфическому истолкованию Земли», создать «Книгу, Орудие Духа» обусловливают синтез поэзии Малларме не только с музыкой, но и с графическими искусствами. Последняя поэма – «Удача никогда не упразднит случая» (1897) – представляет «звучащий» текст, который поэт просил называть «партитурами». Тональность звучания, по замыслу автора, подчинена графическому изображению слова, различию используемых шрифтов. Малларме построил текст по пространственным законам. На двустраничном развороте причудливо рассыпаны слова, напечатанные различными шрифтами. Случайная россыпь поэтического текста не отменит Случая, но создаст в пространстве текста островок смысла. Магический жест бросания костей становится метафорой творчества. Это азартная игра с мировым хаосом, который поэт пытается таким образом упорядочить, «причесать».
Герметичность поэмы, усложненной пропусками и «пустотами», обусловлена концепцией молчания как знака соприкосновения Духа с тайной «неизреченного». Эта тенденция, наметившаяся в поздней поэзии Малларме, станет основополагающим принципом в «Театре молчания» Метерлинка: «То, что производит мысль, не имеет никакого значения рядом с истиной, которой мы являемся и которая утверждается в молчании»[30]. Традиция Малларме и Метерлинка получит своеобразное преломление в антидраме Беккета, развивающейся из ограниченного монолога к все пронизывающему молчанию
Метерлинк М. Бельгийский театр// Французский символизм. Спб. 2000. с. 45
