клуб с другой стороны и останавливаемся перед рядом припаркованных машин. Это вроде как даже не парковка, просто стоят в ровный ряд у дороги: одинаковые в полумраке, скучные.
– Я покажу, как развлекался в школе, – он заговорщически хихикает, шарит по земле руками, поднимает какую-то палку, подходит к авто с торжественным видом.
– Готов?
Нет.
Я не сводя глаз наблюдаю, как Трой бежит вдоль ряда машин, херачит палкой по казённым багажникам. Рёв сигналок оглушителен, я стою как вкопанный, он спотыкается, падает, вскакивает снова и несётся на меня, попутно хватая за рукав.
– Бежим! Давай, давай!
Мы несёмся как угорелые, пока вой не стихает до конца. Я даже думать ни о чём не могу. Это слишком смешно, чтобы бояться, что нас поймают. В конце концов Трой плюхается прямо на асфальт: валяется в свете фонаря, продолжая смеяться.
– Ты тапок потерял, – я упираюсь руками в колени.
– Да? – он пытается оторвать затылок от земли. – Беда, беда, теперь меня найдут по отпечаткам пятки.
Я сажусь рядом, прислонившись спиной к столбу. Мы о чём-то говорим, но к тому времени, наверное, мой мозг окончательно расплавился от всей жары, алкоголя и адреналина, потому что я сам не понимаю, что несу. Помню только, как Трой начинает извиняться.
– Сай… Я… прости. Прости, что вот так сбежал. Я думал, что ты… Ну прости, правда… Хочешь, хочешь мне врезать?
Всё ещё лёжа, он запрокидывает голову и смотрит на меня широко распахнутыми очень зелёными глазами.
– Сдурел, что ли? Не хочу я тебя бить!
Он хитро щурится:
– Терапия не позволяет?
Я легонько шлёпаю его по щеке тыльной стороной ладони, хватаю за подмышки и притягиваю к себе, как тряпичную куклу:
– Дурак ты…
Нет, мне хватало физического контакта в последнее время, не то чтобы он мне остро необходим в жизни. Но мама вечно норовит поправить волосы, и Мэнди… Само собой, Мэнди, у нас было много контакта. Но это другое, совсем другое – это Трой, и я сам не понимаю, как эти острые лопатки, угловатые плечи могут приносить столько комфорта и умиротворения.
– Тощий пьяный дурак.
Он завис в неуклюжей позе, голова где-то в области груди, и, если хорошо скосить глаза, видно кусок его счастливой улыбки и ямочку на щеке.
– Я знаю, что тебе надо, – бормочет он заплетающимся языком. – Идём.
Через два квартала мы стоим перед надписью «Пироги и печенья: сделай сам». Закрыто.
У меня уже ноют ноги: после клуба и всей беготни страшно представить, что будет завтра. То есть мы два квартала топали пешком – Трой ещё и босиком, – а тут закрыто. Я смотрю на вывеску, на часы, снова на вывеску и медленно прихожу к мысли, что уже далеко за полночь.
– Закрыто, – тупо читаю я по буквам. – На фига мы припёрлись?
– Ну да… Сегодня закрыто, а завтра ты придёшь, испечёшь свою порцию печенья и будешь в порядке, –
