знаю. Родители говорят, что всё скоро закончится, когда сюда придут союзники, англичане и французы, они не допустят к нам ни немцев, ни большевиков.
– Дождёмся мы, как же! Это мы их всю войну выручали, а выручат ли они нас – это вопрос.
– За хлеб, за уголь, за нефть – выручат…
– А я тоже пойду, – подала голос Ксения. Сестрой милосердия. У нас в гимназии курсы открыли, я уже кое-что умею. Перевязывать, зашивать…
– Зашивать придётся не платье, а живого человека, – буркнул Георгий.
– Я знаю. Я готова. И человека. – Говоря это, Ксения нежно и выразительно посмотрела на Петра. Тот отвёл взгляд и покраснел.
Ксения всё больше влюблялась в Петю. Он это чувствовал, и в нём зарождалось ответное чувство. Но он тушил его холодными рассуждениями о том, что сейчас не время для сантиментов, и мыслями об армии, войне и героическом подвиге.
Ну, подумаешь, он тогда врезал тому верзиле? Ну, отобрал револьвер у обрядившегося в солдата рабочего паровозных мастерских? Это разве подвиг? Ему бы такой, чтобы по- настоящему, в бою, как Козьма Крючков15! И вот тогда он будет достоин. А сейчас…
И всё-таки он вспомнил, как же томительно сладко было, когда Георгия послала мама в лавку, а они остались с Ксенией одни в её спальне. И он читал ей Лермонтова, а она опустила свою головку ему на плечо. И он боялся пошевелиться. Но тут, на беду, зачесался нос, он не выдержал и громко чихнул. И тогда она отстранилась, засмущалась, приосанилась. «Вы продолжайте, продолжайте, Пётр, очень интересно». Ах.
Расходились уже поздним вечером. Петя вёл слегка захмелевшую маму под ручку, она не согласилась на извозчика и решила идти пешком. По пути она хвалила семью Вериных, их обстановку и домашний уют, и благодарила Петю, за то, что он «вывел её в люди», а то она целый год нигде не была. Петя вспомнил, что раньше у мамы были какие-то кавалеры, она ходила куда-то с визитами, они ездили вместе в Таганрог, Новочеркасск и Екатеринодар. А затем её целиком захватила работа, которую они делили на двоих со швеёй Анфисой, а потом Анфиса ушла, и мама уже не отходила от машинки.
– Ты знаешь, сынок, они из Петербурга! В Нахичевани поселились лет десять назад. У Павла Александровича тут практика. Он хороший окулист. А у меня совсем глаза плохие стали. Так вот он пообещал очки мне прописать недорогие, вот так. Какой душевный человек!
– Мама, а что, у нас совсем мало денег?
– Ну как сказать. На еду хватает. Плату за гимназию повысили и за квартиру тоже – в два раза просят.
– За гимназию в два раза? Да за что же? За то, что там одни разговоры вместо уроков? За то, что лучшие учителя ушли? Кому это нужно? Мне совсем не нужно. Мама, ты же не внесла оплату за будущий год?
– Пока нет, сынок.
– Вот и не вноси. Я не буду учиться. Пока всё не вернётся, как было, при Государе.
– Уже не вернётся, Петя…
– Это мы ещё посмотрим. Я в армию вступлю.
– Опять ты за своё!
– Да,
Козьма Крючков – донской казак, георгиевский кавалер, герой Великой войны (1914-1918 гг).
