я вернусь.
А на углу Соборного и 1-й линии прощался уже Георгий. Здесь была драма: уходили трое, оставалась одна. У Марии Семёновны было слабое здоровье. О ней обещали позаботиться друзья, армянская семья Зарефьян. Их сын, Давид, тоже оставался.
Отец и дочь Верины ехали в санитарном фургоне с красным крестом. Точнее, шли рядом с ним. Всё шествие длинной колонны по пустынным улицам Нахичевани напоминало Петру крестный ход. Выстрелы внезапно смолкли и установилась мистическая тишина, нарушаемая лишь мерным топотом сотен пар ног.
По дороге батальон нагнало несколько отказников, вышедших из строя накануне. Что ими двигало? Вновь обретённая смелость или страх попасть под расправу большевиков? Их молча приняли в строй, ни о чём не расспрашивая.
Петя ушёл в себя. Он считал шаги, ощущал подошвами выпуклости мостовой и снеговые кучки. Чувствовал щеками поднимавшийся ветер. Спускаясь к Дону, пытался взглядом пронзить тьму, клубившуюся за рекой. Но, пока они не переправились по льду на левый берег, ни разу не обернулся. «Что толку? Я вернусь. Вернусь. Я обещал маме».
Лишь ступив на берег напротив станицы Аксайской19, он повернул голову в сторону оставленного города, тёмной массой поднимавшегося над Доном. Где-то вдалеке были видны отсветы от пожаров. Там осталась мама, и множество других людей, надеющихся пересидеть невзгоды. Среди них было немало офицеров, так и не откликнувшихся на призыв вождей Добровольческой Армии. Но Петя был уверен, что у них ещё будет повод пожалеть о своём выборе. Не для того ли, чтобы пристыдить нерешительных и разбудить спящих, затеян этот поход?
В Ольгинской20 был отдых и перестроение. Петя вспомнил, что захватил с собой томик Лермонтова и тетрадку с собственными стихами, в которую так ничего и не внёс с ноября, с памятной встречи с Георгием. Она уютно устроилась на дне вещмешка, обёрнутая в вязанный мамой шарфик. Он достал её, обмусолил химический карандаш и записал давно крутившиеся в голове строки:
Вихрастым мальчиком, с булыжной мостовой –
Ростовской ли, Нахичеванской? -
Шагнул в огонь войны я пусть не мировой,
Но беспощадной, злой, Гражданской.
Закона Божия в гимназии урок
Бал прерван выстрелом, сухим и неприятным.
Не перемену в этот раз сулил звонок,
А передел всей нашей жизни безвозвратный.
И вот сжимаю я озябшею рукой
Винтовку Мосина, и жив я, слава Богу.
Вчера мы приняли свой первый страшный бой,
Сегодня степь завьюжила дорогу.
А за спиной – не ранец, вещмешок,
И том стихов, что на привале душу греют.
Пускай жесток мой нынешний урок,
Его я вызубрю так твёрдо, как умею.
Кадеты, гимназисты, юнкера,
Мы на
Станица Аксайская – ныне г.Аксай.
Станица Ольгинская, на левом берегу Дона, напротив Аксая.
