избранником бога, как и верховный тохунг, заполучивший священный титул Человек-птица. Перечить ему было все равно что перечить самому Милосердному. Но как поведет себя хитрый, коварный вождь Кахукура, когда иная святыня, договоренность между матае будет расторгнута? Стерпит ли подобное оскорбление? Не захочет ли силой оружия отвоевать Хинемоа? Не зажжет ли жертвенные костры на мараэ в честь бога войны Ту, чтобы заручиться его нечестивой поддержкой? Последствия принятого сейчас им решения могли быть ужасающими. Целиком и полностью ложились они на его, Туры, плечи, и вождь считал несправедливым, что, беря на себя такую ответственность, он фактически не имел права голоса.
Так размышлял вождь, и мысли его блуждали в темном лесу сомнений. Наконец, когда молчать дальше было нельзя, он, подняв глаза на тохунга, повел головой из стороны в сторону, давая согласие на брак своей дочери с Тутанакеи.
И возликовала толпа, торжествуя победу обычая. И, возликовав, прониклась счастливым забытьем. Не замечала она, как забегали по Оронго слуги, засуетились, готовя праздничный ужин. Не замечала она Кахукуры, вид которого в этот момент смог бы поведать о многом. Злой, надменный был вид матае. Но слепо счастье людей и потому Кахукура, подобно охотнику под прикрытием ночи, казался им не более чем призрачной тенью. Даже Тутанакеи, этот никогда не терявший самообладания юноша, думал только о том, как обнимет завтра свою Хинемоа и не видел взгляда врага, устремленного на него двумя острыми копьями. Если бы знал он, как неотрывно смотрит на него Кахукура, как следит за его каждым шагом, то, верно, крайне бы удивился своему легкомыслию. Бесчувственней прибрежной гальки, которую давишь ногами и она добровольно дает это сделать, проявил себя Тутанакеи. И лишь Тура, старый вождь Тура, наученный горьким опытом жизни, видел взгляд Кахукуры и читал его, будто звездное небо.
До утра длился пир в Оронго в честь нового воплощения бога. И с приходом нового дня он продолжился уже в Мокоии, где толпа принялась с прежним задором и ликованием поздравлять счастливых молодоженов, отважного Тутанакеи и красавицу Хинемоа, наконец-то обретших друг друга.
Там, в Мокоии, счастливое забытье толпы стало лишь крепче. Сладостью на губах от вкушаемых яств было оно. Танцами стройных наложниц вставало перед глазами, как пестрая пелена снов. Музыкой флейт и трещоток, барабанов и звонких ракушек вливалось оно в уши празднующих. Лишь Тура по-прежнему видел взгляд Кахукуры, которым он испепелял Тутанакеи, и не поддавался всеобщему забытью. И когда тот, не сказав никому не единого слова, самым первым из именитых гостей покинул свадьбу, матае воспринял это сигналом для действий. Не теряя времени даром, он разыскал военачальника армии, крепкого великана Макао, и приказал втайне собрать отряд лучший воинов, засев с ними в засаде недалеко от деревни. Остальным же солдатам надлежало быть начеку, в любую минуту готовыми к бою. Знал Тура насколько хитрым был
