готовилось большое событие. Предстоял культурный обмен с Германией под девизом: «Каждому больному – свою семью за границей». Суть заключалась в том, что в Россию должны были приехать сто немецких душевнобольных, а в Германию – столько же российских; и тем, и другим надлежало прожить в семьях прикреплённых к ним иностранных медработников ровно месяц и, выразив таким образом свою волю к миру и дружбе, вернуться затем домой.
– Это наш единственный шанс, коллега, – шептал в столовой Штраух Корецкому. – Главное – пересечь границу. И секретное досье сейчас как нельзя кстати: это наверняка важный документ, раз за ним развернули такую охоту. Наш провал ещё может обернуться победой.
Корецкий не знал немецкого. Он молча подъедал Штраухову порцию горохового супа и, посверкивая золотыми зубами, не то кивал, не то просто бессмысленно тряс головой. Окружающее в целом ему не нравилось, однако сколь ни раскладывал Корецкий общезримую картину текущего момента на составные части, придраться, в сущности, оказывалось не к чему. Кормили здесь хорошо, побоями не мучили и даже дозволяли аккуратно курить в туалете. Ведь главное, что нужно человеку – это спокойная жизнь. Правда, не каждый способен осознать данную истину до тех пор, пока его не ударит как следует чем-нибудь внушительным по голове или по другой болезненной части тела. Корецкого ударило – неоднократно за короткий период – и он осознал. Оттого был вполне готов смириться со своим нынешним положением.
…После шумноголосого собрания коллектив больницы вынес решение послать в Германию в качестве душевнобольных: главврача с женой, детьми, родителями и многочисленными родственниками его родителей, четверых заместителей главврача с жёнами, всех заведующих отделениями, а также некоторую часть отличившегося в труде медицинского состава. Собственно больных в список попало двое: Корецкий и Штраух.
***
Работники безопасности напали на их след слишком поздно.
…Скрыбочкин выскочил из чёрного «Мицубиси» и долго мчался по взлётному полю подле набиравшего разбег самолёта «Люфтганзы», перекрывая рёв двигателей требованием возвратить документы, размахивая руками и стреляя в воздух из пистолета Макарова.
Корецкий кинулся было отковыривать стекло иллюминатора, чтобы выбросить проклятую папку, но Штраух схватил его за руки:
– Не делайте глупостей, коллега. Мы на самолёте немецкой авиакомпании. Россия не пойдёт на такой конфликт.
…Через двадцать минут Скрыбочкин вошёл в свой кабинет и бросил потную от жары папаху на стол перед глазами мирно дремавшего Парахина.
– Дело в шляпе, – проговорил он затруднённым от радостного возбуждения голосом. – Улетели мои бумаги в Берлин. Как пташки упорхнули в небо промеж облаками.
– Да ты шо? – участливо встрепенулся депутат. – Кого ж я тут контролировать стану со своей комиссией, если тебя с поста
