с лихо обнажившимся сарказмом, сменялось заводью успокоительного расслабления с меланхолической задумчивостью грусти. Открытый собеседник на общечеловеческие темы, Таня запиралась несерьезностью уклончивого флирта в откровениях симпатий чувств, о которых, не стесняясь, с искренней бесхитростностью «идиота», я бескорыстно распекался, выставив на обозрение, усмешку вызывая недоверия с растерянностью лестной изумленья. Тело отдавая полностью в безудержную власть взаимности,
Татьяна сдержанной словесной паузой
устранялась от терзанья красноречия…
Картина чувств законченным показом
запечатлела б красок долголетие…
Задушевная застольная, насытившись, постельный предпочла режим. Благостный настрой гостеприимной Нямочки, готовой к трепетному диалогу с «энергоемким возбудителем», до удивления Татьяну возмущал.
– Почему моя телесность подчиняется тебе?
– Это потому, что заждалась…
В своем ухоженном великолепии, она действительно декоративной пестроты внимания и терпеливой обожательности знаков нежности уж заждалась…
Мартовский, беспрецедентный, страстный секс, минуя фазу летнюю, осенним плодоносным смакованием раскрыл расслабленность волнообразного прелюбодействия… где наши пики сладострастия совпали воедино эмоциональным взрывом – это чудо.
Транжиря неуемное богатство,
преподнесенное природой мудрой,
отдались ощущениями в рабство
наследия – завета Камасутры…
– Теперь и умереть – завидно, – обнимая Таню, прошептал я отрешенно.
– Ты что? Не говори так никогда.
Интонаций голоса ее коснулась скрытая тревога.
– …в раю душа пригрелась поднебесья,
пофилософствовав картинно,
сжила все суетное мракобесия…
Удовлетворение Татьяны окунулось в сон, мое в бессоннице порожней плутало ожиданием. С закрытыми глазами наблюдал, как нескончаемо, в сознании, кричащим клипом несется цепь бессвязных впечатлений. Находясь в одной постели с Таней, я погружался в состояние трансферной подчиненности со скрытой, непонятной энергетикой томительного возбуждения проекцией, направленною на нее, и неустанным напряжением, державшим, как на взводе «стартового» пистолета. Будто чья-то воля, оперевшись на меня, недополученное Таней в прежней жизни наверстать стремится. В беспомощной растерянности, я не знал, печалиться иль радоваться этой силовой обязанности похотливою направленностью и отливом новизны дразнящей, поглощающей, изматывающей безоговорочной распущенностью…
Утра я дождался первым, не позволив сотовому телефонному будиле застать врасплох расцветшего ретивой статью Полуночника. Взяв руку Тани, я вручил обещанный и ожидавший пробуждения владычицы, наполненный фаллической энергией Росточек,
