так сразу и записался. А дальше вы знаете.
– Получается, что мы с тобой, мичман, почти земляки. Я ведь из Ярославской губернии, – неожиданно присоединился к беседе обычно помалкивающий поручик Орлов. – Господа, вы будете смеяться, а мне почти каждую ночь снится наше родовое поместье. Будто брожу я, то по усадьбе, то по аллеям старого парка… Все дотла сожгли! Другом нашей семьи был художник Нестеров, и все четыре картины, что он отцу подарил, в огне погибли....Непонятна эта страсть к разрушению. Почему бы не устроить там, скажем, школу? Сжигать – какая польза?
– Сейчас плачемся, а ведь сами радели за демократию! А надо было на корню давить большевистскую заразу, – с горечью заметил штабс-капитан Тиньков.
– И все же элемент демократии необходим, – возразил поручик.
– Какая к черту демократия?! – не сдержался штабс-капитан. – Хотите пример демократии? Вот послушайте. В бою под Уфой, в рукопашной красноармеец с криком «Подыхай, барин!» воткнул мне в легкое штык. Хотел еще пырнуть, да я его саблей успел по шее полоснуть. Он упал и тут я разглядел, что это наш садовник. В глазах злоба и хрипит: «Будь ты трижды проклят!» Каково! А мы его во Франции обучали, на именины одаривали, во флигеле отдельном с семьёй жил. Вот и вся демократия, господа!
– Тогда ж Уфу красные взяли. Как выбрался-то? – поинтересовался ротмистр.
– Башкир сердобольный на заимке выходил. Когда окреп, купил у него лошадку, сани, мужицкий армячок и тулуп, и на восток по лесам двинул. Вышел к Транссибу. Сколько ехал вдоль насыпи, столько и видел промерзшие трупы людей, коней. Лежат, припорошенные снегом, где смерть настигла. Телеграфные провода оборваны, на ветру болтаются. На путях брошенные эшелоны: вагоны с выбитыми стеклами, искромсанные снарядами теплушки. В них заледенелые трупы. Больные и раненые, не способные двигаться, так и замерзли – кто на полках, кто в проходах.
Что, думаю, делать? Зашел к обходчику, тот говорит, что эдак до самого Омска. Решил: была, не была, двум смертям не бывать, одной не миновать – поехал на своей лошадке дальше. И добрался-таки до наших частей и сразу с ротой стрелков был направлен в Харбин сопровождать спецгруз – ящики с останками Великих князей с алапаевской трагедии22.
– Бедняги… Кто мог подумать, что на такое решатся – весь род Романовых истребили. Да так жестоко…
– А я, господа, поначалу даже обрадовался, когда царь отрекся от престола и свершилась Февральская революция, – признался ротмистр Пастухов. – Да и не только я – все устали от бездарных и несуразных приказов военного министра. Верил, глупец, в справедливую жизнь, хотя и страшновато без монарха было.
– К сожалению, ни Львов, ни Керенский не сумели остановить развал. Огромная империя погрузилась в неуправляемый хаос. Народ, забыв о Боге, Отечестве, пошел за кучкой авантюристов, бросивших голытьбе клич «грабь награбленное», – вступил в разговор есаул.
– А я сразу не принял
*В Алапаевске (100 вёрст от Екатеренбурга) 18 июля 1918 года были сброшены в одну из шахт рудника, глубиной 28 сажен (около 60 метров), близкие родственники семьи императора – Великие князья и княгини с верными им людьми (всего восемь человек). В сентябре 1918 года Алапаевск был освобождён от большевиков армией Колчака, которая при отступлении осенью 1919 года вывезла их останки с Урала и долгой опасной дорогой доставила их через Читу, Харбин в Пекин, где они 16 апреля 1920 года и были захоронены.
