ту девушку, которую выслеживал. Теперь сомнений не возникало – это была именно бывшая прима. Изящная, статная, с небольшой маской на лице.
Изюмов удовлетворенно хмыкнул, отошел от двери, спустился вниз, снова уселся в пролетку.
– Куда едем, сударь? – спросил извозчик.
– Ждем.
– Как долго?
– Сколько надо, столько ждем! Денег получишь сполна!
Прошло не менее часа. Из парадной стали выходить курсисты. Расходились они с разговорами, с приветливыми прощаниями, весело садились в поджидающие их экипажи.
Табба в сопровождении партнера вышла одной из последних, попрощалась и махнула той самой пролетке, в которой прикатила сюда.
Изюмов проследил за нею, толкнул извозчика в спину.
– Следуй за пролеткой, в которой дама под вуалью.
– Слушаюсь.
…Ехали довольно долго. Пересекли Невский, выехали на Садовую, прогрохотали по мосту, под которым плескалась Нева, помчались по Каменноостровскому проспекту, затем взяли направление на Сестрорецк.
Пролетка мадемуазель шла ходко, и поспевать за ней было непросто. Извозчик тихо матерился, злобно хлестал лошадку, стараясь не шибко отставать.
Наконец пролетка с мадемуазелью, не доезжая до Сестрорецка, вдруг резко свернула не то на просеку, не то на узкую дорогу и загрохотала по ней.
Изюмовская повозка чуть погодя совершила такой же маневр, и ездок приказал извозчику:
– Остановись и поправь сбрую лошадям.
– Зачем? – не понял тот.
– Делай, что велят!
Мужик спрыгнул на землю, стал возиться с уздечками, подпругами, изредка бросая удивленный взгляд на клиента.
Изюмов увидел, как метров через сто пролетка с мадемуазелью остановилась возле длинного забора. Бывшая прима покинула ее и заторопилась к едва приметной калитке.
Ей навстречу вышел мужчина – это был Беловольский, и они оба скрылись в гуще зелени, среди которой виднелась черепичная крыша дома.
Артист удовлетворенно хмыкнул и крикнул извозчику:
– Хватит копаться! Поехали обратно!
Тот забрался на козлы, с удовольствием огрел лошадей.
– Куда прикажете?
– К театру оперетты!
Конспиративный дом обнаружить с улицы было непросто из-за густых деревьев.
Встреча проходила в одной из затемненных комнат с пыльной продавленной мебелью, в окна которой заглядывали разлапистые ветки.
Ефим Губский за эти годы крайне сдал, видимо, сказалась ссылка. Кашлял чаще и сильнее, худоба обозначалась ключицами и лопатками под сорочкой, глаза горели черным фанатичным огнем. В комнате, кроме него, находились Беловольский и некий полный господин, которого гостья не знала.
Губский сидел на протертом диване, смотрел на Таббу внимательно и изучающе, время от времени вытирая рот платком.
– Мы благодарны вам,
