Теперь на нем было уже убранство для торжественных церемоний – белые длинные одежды, расшитые знаками Даждьбога Солнца.
С появлением верховного жреца и так немногословная толпа люда вовсе смолкла. Колобор же, неспешно оглядев живых, перевел взор на последнее пристанище мертвых.
– Как дерево из семечка зарождается, а после усыхает, так и мы приходим на землю-матушку Макошь Великую и уходим в селение к праотцам нашим. Каждому свой срок отмерян… – зазвучал его размеренный голос над собравшимися, даря им крупицы врачующего успокоения и придавая торжественности и значимости таинству перехода их родичей в мир иной. – Так и семья Горши и Исты с сынами младшими уйдет сегодня. Неурочно уйдут для нас, соплеменников их и родичей, но не для тех, кому ведомо о жизнях наших больше… – Колобор поднял глаза к дневному светилу и с тяжким вздохом опустил их на толпу. – Страшная пошесть сразила и забрала кровников наших. И ведомо, что пошесть та и другим живущим опасна. Великие отвели беду ту большую от остальных, а гниль скверная довольствовалась малой данью. И потому, чтоб дань та и осталась малой, дом их пусть станет кострищем священным. А Огонь Сварожич пусть переправит усопших к предкам, а заодно очистит пламенем своим это место среди городища нашего.
Подняв обе руки вверх, верховный жрец медленно опустил их в сторону хаты, которая должна была воспылать.
Вперед, прихрамывая, вышел старейший житель городища и племени дед Божко. В руках у него была плошка с молоком да окраец хлеба. Встав неподалеку от входа в избу, он попытался нагнуться, чтобы опустить снедь на землю, однако так и закляк на половине пути, а уже не такая верная рука едва не расплескала молоко из плошки. К нему подбежал малолетний правнук и, спасая положение, помог деду положить еду на землю, а после выпрямиться.
Откашлявшись после таких усилий, старик заговорил, глядя в зияющий черной дырой вход в жилище:
– Батюшка-хозяин Домовой, мля-мля-мля… – Дед был уже почти беззуб, а потому время от времени пришамкивал. – Просим выйти из жилища этого и найти себе другое.
Народ трижды вразнобой сказал:
– Просим… Просим… Просим…
И дружно при этом поклонился.
Так в их племени просили духа – защитника дома покинуть свое пристанище, поскольку жилищу суждено было сгореть в огне. А чтобы дух поскорее согласился выйти, ему подносили угощение.
– Выходи, батюшка, мля-мля-мля… Не томи! – снова заговорил дед Божко. – Нет у нас обиды на тебя за недогляд, кх-кх-кх… Потому как не твоя вина в той погибели…
Все замерли, напряженно глядя в сторону дома.
Вдруг откуда-то сверху, с крыши, сорвалась подхваченная порывом ветра соломинка и, кружась, полетела от дома. Сей знак был встречен людом всеобщим одобрением и воспринят как исход духа из обреченной избы.
– Ну вот, давно бы так! – одобрительно крякнул дед и, проковыляв к толпе, присоединился к соплеменникам.
Младшие жрецы Миролюб
