мы: «Нет, нет, мы культурные люди, мы издалека не за этим ехали, четырнадцать тысяч километров на счётчике, нам поэтому пепельницу давайте».
А мы, надо сказать, у самого бордюра сидим. И прохожие через нас перешагивают. А мы им в ноги пепел – трясь, трясь.
Бычки образовались в кулаке.
Надоело. Неудобно.
Тут я придумал, вернее, вспомнил, как у нас в Молвушке делают.
Тушу я бычок об торец столика – а торец металлический – и ставлю его торчком на стол. Стол вроде бы из пластмассы. Об него тушить – греха не обернёшься.
Бим говорит:
– Гут, Кирюха. Молодец.
И своего ужасного быка таким же манером – хрясь.
Стоят бычки, не падают. Безветрие марки бриз.
Бим им пальцем грозит: «Стоять, женчины!» С низкой моральной ответственностью подразумевая женчин. А они бычки, а не коровки. Плевать ему.
– Может, трубку покурим? Взамен типо, – вспомнил кто–то. Бим, наверно.
– В обед покурим.
– Рано ещё трубки курить, – сказал я, – мы тут быстро. Не надолго то есть: раскурить не успеешь, как уходить пора.
Ксаня говорит: «Так нельзя с бычками поступать: раскуривайте немедля трубку, а я вас при таком раскладе подожду».
А потом думал–думал, думал–думал, да после третьей думы чисто по–бабски очканул.
Обоссался то есть, и целовать сандалии полез: «И мне, говорит, оставьте курнуть. Я тоже, мол, хочу. Он, видите ли, тоже человек».
А мы посмеиваемся: «Держи в руке, – говорим, – свою пожелалку, а бычки в ширинку складывай».
Салфеток для бычков, вестимо, тоже нет.
А гостиница наша за углом в трёх шагах. Ксан Иваныч на этом основании говорит: «Стыдно». Увидят, мол, наши из гостиницы.
Мы:
– Кто это, блин, наши? Что за наши, тут нет наших. Тут все чужие…
– Нет, – считает Ксан Иваныч, – вот эти «чужие наши» и опарафинят.
– Именно опарафинят, – говорил Ксан Иваныч, – а не пожурят, или сделают вид, что не заметили. А сами заметят. И расскажут другим нашим хотэльным чужим. И ещё посмеются… под вечернее винцо. На пятом, мол, или в четвёртом этаже – они же точно не знают – русские живут. Вглядитесь в них внимательней. Они – ослы и грязнули. Ссут в трусы. Потом наспех стирают. И всей неумытой гурьбой вывешивают постиранное в окне.
– На клёнах! – кричу я. – Я сегодня до ветки достал!
Ксан Иваныч не слышит: «И с французскими бабами, – мамзелями, если точнее, – нам тогда грозит полный облом.»
Мог бы сказать и круче.
А нас будто бы там ждут – не дождутся, ага: русские ебаря, блЪ, понаехали – в очередь, в очередь.
Ага, ждут нас там! Заждались уже.
Кисок перед зерцалами поглаживают… Одной рукой. Другая на утюге. Под утюгом – трусы со спецдыркой и клапаном. Шпарят, аж дым паром стоит!
…А мы с Бимом не слушаемся Ксаши.
И одну за другой: – хрясь бычка на торчок, хрясь, хрясь. Другого, следующего.
Курим
