style="font-size:15px;"> – Друзья мои! Я виноват перед вами, хотел удалить из дому брата. Останьтесь! Служите ему по-прежнему; я удвою ваше жалованье и не забуду в духовной: я чувствую, она скоро свершится. Теперь, друг мой Яков, развяжи бездельника и отпусти; я не хочу его видеть.
– Слушаю, сударь. Да не прикажете ли переломать ему руки, или ноги, чтоб помнил дом наш навеки?
– Нет; за такой поступок следует ответственность.
: – За что отвечать? Воров бьют и плакать не велят.
– Яков, не тронь, отпусти его: он не вор.
– Вот новость! Так верно, еще хуже вора, когда вы так рассердились.
– Ах! не мучь меня! Ступай! Исполни приказание.
– Слушаю, сударь. Волю господскую нехотя исполнишь!
Он вышел из комнаты, а мы ему шепнули, чтобы он не спешил и дал нам случай позабавиться над лазутчиком; при том самая необходимость требовала задержать его до утра, чтоб Шедоний не узнал о происшедшем.
За ужином мы не видали супругов; один Штаркман распоряжался всем, и, по обыкновению, выпив два стакана грогу, отправился почивать, а мы – в арестантскую. Бедняга лежал связанный на полу и, увидев нас, вскрикнул от страху.
– Не бойся, приятель, мы – люди добрые; не тронем тебя.
– Милостивый государь! Клянусь всеми святыми! Я письма не приносил, а только пришел выведать у Якова, где живет девушка Саша. К ней ходит по ночам один воспитанник; а записку, верно, сам дьявол мне подсунул!
– А ты знаешь этого господина?
– Нет! Шедоний сказал, что зовут его Антонием; уверил, что он – совершенный негодяй и опасный ему враг.
– Мошенник! – вскричал Яков. – Да ты бранишь меня в глаза: с тобою говорит сам Антон Иванович!
– Виноват, милостивые государи, виноват! Простите! – Он принялся целовать мои ноги.
– Нет! Мы такого простить не можем!
– Сжальтесь! У меня жена, шестеро детей!
– А думал ли ты о них, когда шел сюда?
– Думал! Мне обещали щедро заплатить, обещали деньги. Ах! Они нужны мне для пропитания семейства. Внноват! Я польстился… Пощадите! Бедные сироты…
– Пустое! Дети примутся за твое ремесло…
Свыше часа мы забавлялись над лазутчиком, и наконец объявили ему прощенье, с тем, чтоб он оставался смирно в коморке Якова до прихода Шедония, а сами в ожидании утренней сцены разошлись по своим местам»…
Здесь Антон Иванович прервал свою повесть.
– Братцы! Я так зачитался, а вы заслушались, что не заметили времени. Вот ударило 12-ть часов. Теперь полночь. Эй, приказчик! Подай водки и закуску! Полно пить вино; не мешает хватить чего покрепче. Завтра вечером в шесть часов соберитесь сюда; я стану продолжать повесть; она представить вам забавные и вместе с тем ужасные сцены.
Напрасно приятели убеждали продолжать чтение.
– Нет! – сказал решительно повествователь. – Язык
