жизнями других.
Вторая цепь упала с демона, и он произнес:
– Отныне ты обладаешь могуществом, которое не знал до тебя никто из умерших, ныне живущих и еще не рожденных. Но взамен я лишаю тебя сердца, ибо истинное могущество не знает слабости сострадания.
Поклонился Аразиэлю средний брат. Невероятная сила разлилась по его телу, жажда власти и крови закипела в жилах, и, лишившись сердца, он почувствовал себя свободным от всего, даже от кровного родства. Выхватив из-за пазухи охотничий нож, Могущество хладнокровно вонзил его в Мудрость и, усмехнувшись, покинул пещеру.
Младший брат, обливаясь слезами, кинулся к умирающему, принялся его трясти, пытаясь вдохнуть в него жизнь.
Тогда Аразиэль холодно произнес:
– Ты думал обмануть меня, но ничего не вышло. Теперь тебе решать: спасти брата и освободить меня либо оставить на цепи, но лишиться самого родного человека.
И несчастный брат загадал последнее, третье желание. Чтобы спасти близкого, он пожелал стать целителем, способным излечить от любого, даже самого страшного, недуга.
Скинув цепи, Аразиэль рассмеялся:
– Отныне ты владеешь милосердием, которое не знал до тебя никто из умерших, ныне живущих и еще не рожденных. Но взамен я лишу тебя человеческих чувств, будь то любовь или же ненависть: ничто личное не должно трогать целителя и мешать ему делать свое дело.
Милосердие склонился над Мудростью и излечил его раны одним лишь прикосновением руки.
В комнате воцарилась тишина, пока детский голосок не нарушил ее:
– А что дальше?
– Аразиэль ушел в мир демонов, а Мудрость, Могущество и Милосердие – в мир людей.
– Мне его жалко…
– Кого, милая?
– Милоселдие.
– Отчего же?
– Я люблю тебя, мамочка. И Папочку. И блатьев. А он никого не любит…
– Спи, сладкая, это всего лишь сказка…
Больной метался по подушке, сжигаемый жутким жаром: глаза его ввалились, сухие, почерневшие губы едва шевелились, из горла доносились тихие сипящие звуки. Рин еще несколько минут простоял возле него, погруженный в собственные мысли, а потом крикнул:
– Хозяйка, неси воду. И побольше.
Неужели конец…
Эви всхлипнула, пытаясь унять дрожь в руках, чтобы не уронить корыто. Она осторожно зашла в комнату и застыла у кровати. Странный гость сосредоточенно рассматривал раненого и, не отрывая от него взгляда, сказал:
– Рядом со мной поставь и отойди.
Женщина повиновалась, чувствуя, что ее услуги понадобились вовсе не для посмертного омовения. Но тут же прогнала искорку надежды: столь горького разочарования она бы не вынесла.
Рин скинул рубашку, положил ладони на уродливую, гноящуюся рану и закрыл глаза. Какое-то время он просто стоял, глубоко и ровно дыша,
