Рин и побежал прочь.
Он спешил домой, а в голове крутились слова лекаря. Подумать только, он прошел испытание! Единственный из многих, кто пытался… А ведь в шатре, когда Коул залечил ему рану, он почувствовал то, что нельзя описать словами. Может, у него правда талант? Эх, принять бы предложение, уехать отсюда и никогда больше не видеть ненавистную рожу Гюнхэла… Но бросить маму? Ани с Дааном? Оставить их одних? Он не мог так поступить. Ни за что на свете.
Родного отца Рин потерял очень рано. Но очень хорошо помнил его гулкий раскатистый смех, густую бороду, которая всегда щекотала щеки. И еще тот день, когда его не стало. Помнил моросящий дождь, холод, белое, будто окаменевшее лицо матери. Погребальный костер, языки пламени, пожирающие тело того, кто еще недавно крепко его обнимал и подбрасывал высоко-высоко в воздух.
Мама рассказывала, что отец сорвался с уступа, когда пытался догнать отбившуюся от отары овцу. Лучше бы они остались без одной овцы, чем, в итоге, лишились всего: дом и скот отобрали за долги, и вдова с малышом вынуждены были переехать в город, к двоюродной тетке. Она же в скором времени и сосватала мать этому выродку, Гюнхэлу. Деваться было некуда… Да и сейчас ничего не изменилось. Куда идти? Ни денег (отчим все держит при себе), ни родственников, у которых можно было бы укрыться. К тому же Даан еще слишком маленький да болезный. Гюнхэл ему особый отвар готовит: говорит, без него малыш умереть может. Так это или нет – проверить никто из них не решился.
Но в настоящий момент проблема стояла куда более серьезная. Нога старика Виллема. Если все прошло успешно, то отчим, наверное, уже пьяный и спит. Это хорошо. Если же неудачно… То он наверняка пьян и наверняка не спит. Когда кто-то испускал дух на его кушетке, он надирался сильнее обычного. К тому же подмешивал себе в пойло какие-то травы, из-за которых терял сон, становился невероятно сильным, буйным и вымещал злобу на других. В такие вечера на глаза ему лучше было не попадаться.
Проходя мимо дома Виллема, Рин притормозил и заглянул в окно: покойный со сложенными на груди руками лежал на кровати, возле него горела свеча, а его вдова, закутавшаяся в платок, читала молитву милосердной Нелл… Плохо дело…
Чем ближе он подходил к дому, тем беспокойнее билось его сердце. Зря своих оставил, зря вообще потащился на ярмарку. Ведь знал же, что Гюнхэл может надраться до беспамятства и кулаки распустить! Приглушенные крики только подтвердили его опасения. Рин взлетел на крыльцо, дернул дверь и вломился внутрь. Отчим стоял пошатываясь посреди комнаты, широко расставив ноги. В самый угол, закрыв собой детей, забилась мама. По правой стороне ее лица растекался багровый синяк, глаз заплыл, распухшие губы были разбиты в кровь. Она загнанно и беспомощно смотрела на мужа, тихо умоляя его не трогать их.
Скотина! Никого не пожалел, даже Даана! На лбу малыша виднелась ссадина, а в широко раскрытых глазенках читался такой ужас, что сердце сжалось. В висках застучало от вспыхнувшей ярости, дикая злоба сдавила дыхание, глаза застлала пелена. Глухо рыкнув, Рин схватил первое, что попалось попалось под руку – стул, – и со всей силы обрушил его на отчима.
