сказать, а сказать-то и нечего. Совсем нечего.
Сочувствую вашей утрате. Ох, бедные деточки. Как же вы теперь будете жить? Ваша мама такая чудесная была женщина. Что может ваш отец о себе сказать? Даже представить не могу. Вашего папу посадят на электрический стул?
– Сочувствую, сочувствую, от всего сердца сочувствую, – повторяют они детям на разные голоса.
– Ничего страшного, ничего страшного, – отвечает им всем Эшли.
– Перестань, – обрывает ее Нейт. – Это не называется «ничего страшного».
– Когда тебе говорят «сочувствую», вполне нормально будет ответить просто «спасибо», – говорю я.
Нас ведут в капеллу на службу и усаживают на скамьях, как на свадьбе. Родители и сестра Джейн с одной стороны, мы – с другой. За нами сидят знакомые родителей Джейн, люди, с которыми она ходила в детский сад, знакомые по тренажерному залу, друзья и подруги, соседи. Ведущий с Дня благодарения тоже здесь, и помощник Джорджа – солидный гей, баловавший детей по мелочи. Это он доставал им хорошие места на концертах, пропуска за сцену.
Гроб стоит в передней части зала.
– А она и правда там? – говорит Эшли, кивая на гроб.
– Да, – отвечаю я.
– Откуда ты знаешь, что ее одели как надо? – спрашивает она.
– Приходится доверять.
Ко мне подходит муж Сьюзен.
– Гроб вам нравится? – интересуется он. – Верхний в ценовой линейке. Но в такой ситуации жестоко было бы экономить.
– Вы спрашиваете моего одобрения?
Я вспоминаю о похоронах Никсона. Инсульт хватил его дома в Нью-Джерси, вечером, как раз перед ужином. Домработница вызвала «Скорую», и его отвезли в Нью-Йорк, парализованного, но в сознании. Сперва прогноз был хорошим, но начался отек мозга, больной впал в кому и умер. Гроб Никсона перевезли самолетом из Нью-Йорка в Йорба-Линду, где люди в холодную ночь толпами высыпали на улицу и несколько часов ждали его в промозглой ночи. Я собирался поехать, совершить что-то вроде паломничества – как мормоны собираются к своей горе или фанаты на концерт своего кумира.
Но я только смотрел по телевизору.
За сутки мимо гроба Никсона прошли четыре тысячи двести человек. И я сожалею о том, что меня среди них не было. Смотрел по телевизору, но ничего не чувствовал. Я не провел ночь на холоде, ожидая вместе с другими. Лишь однажды я побывал в Йорба-Линде, спустя много лет после смерти Никсона.
– Как я в школе расскажу? – спрашивает Эшли.
– Там, наверное, уже знают, – говорит Нейт.
– Так нечестно! – отвечает Эшли.
Я ей протягиваю горсточку «Мишек Гамми».
Сестра Джейн видит это и спешит с другой стороны зала. Садится на скамью прямо у меня за спиной, наклоняется и шепчет:
– С каких это пор ты знаешь, что надо какую-то еду с собой носить?
– А я не знаю, – отвечаю я, не поворачиваясь.
Детей я не люблю, но чувствую себя виноватым. Хуже того, чувствую себя ответственным.
