да объявим ему тогда о розыске. И ешо объявим, о чем я тебе, Ондрей Григорьевич, ужо сказывал. Не видать аглинским гостям прежних царевых повольностей да торга свободного, пока грамотки королевны обратно в твой ларь не вернутся.
– Знатно придумано, дьяче. Значитца, в Мезени до той поры стоять будем, аки грамоты не сыщутся, – уточнил для себя идею дьяка Совин.
– А еже грамот королевны на корабле нет, и человек, кого Михайло приметил, воистину на постоялый двор в Вардегусе тому высокородному иноземцу их снес, откроем кормчему правду, дабы взял злодея под стражу, а опосля на берегу нам отдал. Когда батогами да дыбой угостится, обо всем, что ведает и не ведает, расскажет, – ухмыльнулся злорадно дьяк.
– Так-то оно, Семен, так, тока о ком ты толкуешь, Мишка до сего дня так и не признал, – тяжелым взглядом уперся он в собеседника.
– Вот, что я мекаю, Ондрей Григорьевич, – озираясь по сторонам, дьяк перешел на доверительный шепот, прильнув к уху посланнику. – Еже господь не сподобит Михайлу разыскать того лиходельца, покажем на Тимошку. Мол, он и есть истинный тать. Когда ты был Морфеем объятый, ключи твои тайно стырил да сундук с ларем отворил, а опосля главному злодею, кой на корабле средь аглинских гостей затесался и содеянное лихо измыслил, грамотки королевны отдал. Иного промысла не ведаю, аки головы свои нам сберечь.
– М-да…, – после минутной паузы протянул Совин. – Хитро измыслил, хитро. Тимошка, ясно дело, отпираться учнет да к сознанию по-добру не придет. Однако ж, когда его в пытошную на допрос приволокут, да палач на дыбу подвесит, руки из плечей вывернув, мекаю, скажет, аки ты щас толкуешь.
– Корабли ихние к тому времени пристанище Святого Николая покинут и в Аглинскую землю уйдуть. Так что спросить ужо не с кого будет.
– Ну, ты, Семен, голова! – радостно воскликнул посланник и воспрянул духом. Это ж как тебе подобная мысль на ум зашла?!
– Сам не ведаю, Ондрей Григорьевич, – скромно потупив взор, развел дьяк руками. – Тимошку, разумею, жаль, однако ж, тока на него показать нам можно. Селиверстов Данило подданный королевны и нет ему нужды грамоты лямзить. Об том меж нас говорено было.
– Да и государь Иван Васильевич нашему навету веры не даст, – вторил тот дьяку.
– Что до Михайлы, то его царь приблизил. Негоже нам из толмача его тайного, – умолк на мгновение приказный, – злодея лепить.
– Мню, люб он тебе. Гляди, Семен, кабы на кривой козе тебя парень не объехал.
– Чему быть, тому не миновать, – запустив пятерню в бороду, отрешенно поднял к потолку глаза дьяк. – Однако ж, зрю иные промыслы в нем, – Савостьянов опять понизил голос и припал к уху посланника. – Еже грамот на корабле нет, и вор всамделишно на берегу их тому иноземцу передал, треба их сызнова написать. А в деле том оден Михайло нам сподручник, Данилку Селиверстова об том нельзя просить, да и Мишке скажем, чтоб молчал.
– Мекаешь великому государю ложные
