снова встаёт, он как зверь, ничего не видит, потом к ним четвёртый подбежал. Мы разнимаем, он весь в крови, кровь брызжет… Они мне: «Уйди, мужик, не лезь!» Вот я так подумал, его четверо не могли сложить, как бы я сам с ним справился?
А у него каждый день новый телефон. Говорит: «Странные эти родители. Маленьким детям такие телефоны покупают навороченные. Я ему: дай телефон позвонить. Он даёт…» А что ему, скажет: «Я попросил, а он дал». А отдать… Скажет: «Забыл отдать».
Потом ногу сломал. Ходит на костылях. Ему лежать, а он с ногой ходит. Врачи говорят, мозгов нет, что ли? Нога же сломана. А бабу хоронили, уже привезли гроб, у подъезда поставили, все прощаются. Он появляется, из-за угла, не было до того, появился. С другом, Петя… Друг, раз пять сидел, 50 лет. Друг… «Ма, иди сюда…» – «Чего тебе?» – «Ма, дай денег…» – «Лёша, бабушка умерла, она же тебя маленького нянчила, как ты… как можно…» – «Дай денег!» – «Сейчас поедем на кладбище, потом покушаем…» – «Дай денег…» Вот такой Лёша. А Саша (Светин брат): «Лёша, ну нельзя же так!» Я Саше говорю, давай хоть раз его отметелим!» А он ему разговоры. А он стоит и слушает. Голову опустит и молча всё слушает, слушает. А потом опять: «Ма, дай денег…» А куда она – родная кровь, давала, давала.
А потом, там попойка у них на притоне, драка была, ему что-то там, девчонки скорую вызвали, его так на костылях и отвезли. Света приходит вечером, потом передачу принесла, а кровать пустая, засланная. «Где, перевели куда?» – «А его нет». – «Как нет?» – «Нет его». А он ещё утром умер. И не позвонили даже. Там вскрытие, врач говорит, половина сердца уже некроз был. Он всякую гадость пил, сердце же это всё прогоняло через себя, половина сердца уже отмерло… Нашли в тумбочке несколько бутылочек валерьянки, он уже их бутылками пил… «Вы не давали ему?» – «Нет – кто-то из корешей приносил…»
Так и отец его где-то на Севере пропал, говорят. И дед пропал. Наследственность такая… Я до сих пор, уже 4 года прошло, вздрагиваю каждую ночь от каждого стука…»
Я рассказал Васе, что моя сестра очень обиделась на меня, когда я немного нелицеприятно покритиковал её фанатичную религиозность. Эта тема, религиозность, оказалась для Васи живой. Он сразу же поведал, что сильно спорит со своими двумя двоюродными сёстрами по тому же поводу. «Они стали такие верующие… По монастырям ездить стали, всё соблюдают, паломнические поездки… Я говорю, ну почему бог допускает такие… такое… Это же несправедливости… Он не наказывает… пусть бы у него рука, например отсохла, если крадёт. Они говорят, так бог установил, так надо, это справедливо. А почему я должен отвечать в седьмом поколении за грех моего предка? Может, он даже убийца был, а я почему за него должен отвечать? Где тут справедливость?»
Я неосторожно где-то в разговоре вставил, что всё, что ни делается, – к лучшему. Тут он, хоть и приветливо, без антагонизма, но взвился. «Нет, вот с этим я не согласен! Почему всё, что ни делается, то к лучшему? Вот у меня отец погиб, в аварию попал,
