я, Игорь, вот что думаю: для хирурга воспитание большую роль играет. Если родители, а дай Бог – бабка с дедом – интеллигенты, так они и людей любить научат. А в профессии хирурга любовь к людям не последнюю роль играет. Снегирев – без роду, без племени. Одинок. А одиночество человека озлобляет. Кто одинок, только о себе думает. А Курицин – педант. Выдержан. Голос на пациента не повысит. Бранного слова от него не услышишь. Не опаздывает, ко всем мероприятиям заранее готовится. Надежный, что ли? – подбирая нужное слово, задумался заведующий.
– А как ассистирует?
– Для его возраста – хорошо. Сравниваю с твоим любимцем, Снегиревым, земля и небо. Я когда оперирую, все на Снегирева ненароком поглядываю. А в глазах того – всегда усмешка. Будто не ассистирует, а экзамен принимает. Хотя, признаюсь честно, нареканий нет. Но, и надежности в нем не чувствуешь. Кажется, позови с операции на море убежать, еще халат на пол не упадет, а он уже по лестнице скакать будет, – пошутил пожилой врач. Доля правды в словах была. – Будто школяр на перемене.
– Что верно, то верно, – согласился Игорь Маратович. – Только вот это в нем мне и нравится. Живой он, но… очень умный. Справится, Кирилл Афанасьевич… Интуиция, что ли? Не по учебникам, по разумению живет. А Курицин бумажную истину в жизнь тянет. И знаете, Курицин в медицину влюблен по молодости лет, а у Снегирева любовь до самой старости продлится. Единственно настоящая.
– Ладно, – подвел итог заведующий. – Раз единого мнения нет, ты, Игорь, к обоим присмотрись. И я присмотрюсь.
Игорь Маратович, задумчиво покручивая ключи на пальце, застыл в коридоре, мыслями разбегаясь и, прыгая в будущее, пронзая его. И думал он не о новом назначении, а осилит ли свое молодой и амбициозный Снегирев. Или, поднявшись на высокий пьедестал, рухнет, сильно расшибившись. Власть ничтожных делает ничтожнее, а великих – величественнее. Игорь Маратович так и не понял за десять лет совместной работы, каков Сашка Снегирев.
«Дела рутинные подождут, – подумал заведующий, принимая решение. – Сколько не разгребай, насыпаются новые. В экстренную загляну. Снегирев дежурит, посмотрю. Не зря ли рекомендовал… Сомнения предательству равны… – процитировал сам себя».
Спустился двумя этажами ниже по темной лестнице. Привычка. Каждая ступенька знакома. Каждая выщерблина чувствуется ногой, как родная.
В ординаторской свет не горел.
– Вот, негодники, – беззлобно возмутился Игорь Маратович. – Ведь вчера только разнос от главврача получили, что спят на дежурстве.
Открыл дверь. Шагнул.
– Снегирев, ну сколько раз просить не шуметь, – услышал он сонный голос операционной сестры.
– Та-а-а-ак…
– Ой! – испуганно послышалось со стороны кушетки. – Это вы, Игорь Маратович?
– Нет, тень отца Гамлета.
– Простите, я…
– А Саша где?
– К «своей» девочке пошел в гнойную… – уже спокойнее ответил голос.
– Та-а-а-ак… – протянул заведующий, стараясь нагнать страху на персонал, гнева не испытывая.
Нину после
