лишиться.
– Ну, что ты говоришь. Рука ведь попорчена. Есть, а не работает. И не верит, что может разработаться.
– То есть, не было бы руки, она не жаловалась. Не на что было б… – мрачно пошутила Марина. – Вот и примеряй теперь философию на неблагодарность. Философ доморощенный, – хохотнула, и склонилась над историями снова.
– До чего ж глупо: не было б руки – не было б жалобы. Ерунда какая-то… Мячи теряет, физиотерапией не занимается… Жалуется вечно, ноет. Виноватых ищет, – задумчиво проронил Снегирев. И себя оборвал, – Больно! Больно, потому и ищет. Больной – от слова боль. И кажется страшно несправедливо, почему именно у меня? … Ладно, – подскочил. – Пойду к Нине схожу.
– Ты же только у нее был.
– Разве? – задумчиво глянул на часы, висевшие под потолком. Их мерное, кварцевое щелканье, едва свет в ординаторской тух, и Сашка пытался задремать в неудобной позе на неудобном кресле, необычайно раздражало. Хотелось, пока никто не видит, забраться на стул, аккуратно снять и с пролетарской ненавистью запустить в стенку. Чтоб разлетелись в разные стороны, по углам. Но, хирург сдерживался, так как эти самые мучавшие его часы подарили Марине на день рождения. И они сразу здесь прижились. – Да… Точно…
– Переживаешь?
– Переживаю…
– Так все серьезно?
– Серьезно. Если в ближайшие день – два воспаление не остановится, надо ампутировать выше колена, – он пальцами показал «ножницы», будто отрезал. Сморщился от душевной боли, резанувшей через всю грудь. Протер глаза, отгоняя неприятное чувство беспомощности.
– Грустно, – сказала сестра. – А родители? Родители как?
– А родителей, – сказал, словно отрезал, Саша, – мне не жалко!
– Зря ты так, Саша. Они ведь хотели как лучше…
– Благими намерениями…
Марина, не отрывая взгляда от стола, пожала плечами.
– Злой ты, Сашка. Не любишь людей.
– Не люблю, – согласился Снегирев.
– Единственное, что ты не научился делать хорошо – любить. Ненавидеть и кривляться – легче.
– Русские придумали любовь, чтоб не платить деньги, – философски, с примесью цинизма изрек врач.
– Да-а-а, – протянула сестра, – недолюбили тебя в детстве.
– Ой, не об том ты, Марина, – сказал хирург, уводя разговор в другое русло.
Но, она, женщина с большим жизненным опытом, собиралась им делиться, не спрашивая чужого желания.
– Понимаешь, Саша, есть вещи, которым в университетах не учат. Например, человеком быть. Их ведь тоже жалеть надо. Не могут люди предусмотреть всего. Не дано…
– Да, брось ты, Марин. Главный инструктор в любом деле – голова. Хочешь подчинить себе судьбу, подчини чувства разуму, – изрек он слова давно умершего великого.
– Опять ты со своими философами. А просто по-человечьи относиться к тем, кто глупее или слабее не получается?
– Нет, –
