говори «попа», а то маманя тебе ремня даст, – парировала Эшлинг, осторожно косясь на мать: как бы и самой ремня не получить.
Эйлин пропустила перепалку мимо ушей:
– Эшлинг, иди сюда, я тебя расчешу, а то ты вся растрепанная. Стой спокойно!
Щетка всегда лежала на каминной полке, рядом с часами, и использовалась только в субботу вечером для еженедельной пытки. Морин и Эшлинг ее ненавидели и старались улизнуть. Мальчишки обычно могли рассчитывать на заступничество отца.
– Эйлин, хватит уже их прихорашивать, – говорил он. – Мужики они или кто? Нормальная у них прическа, оставь их в покое.
Однако за длинноволосых кудрявых дочерей он никогда не заступался.
Эшлинг ерзала и сопротивлялась.
– Хуже, чем собираться на мессу! – пожаловалась она.
– Не смей говорить гадости про мессу, это грех! – заявил Имон, довольный, что поймал ее на грехе, равном собственному. – Маманя, она сказала, что ненавидит собираться на мессу.
– Нет, она сказала, что ненавидит причесываться. Эшлинг никогда не скажет ничего плохого про священную мессу, правда, Эшлинг?
– Конечно, маманя, – подтвердила Эшлинг, опустив глаза.
Имон остался недоволен. Обычно после любого намека на оскорбление Господа на голову виновного обрушивалось суровое возмездие.
Пегги все еще была не в духе, чувствуя, что времена изменились в худшую сторону.
– Может, я схожу за Доналом? Он очень хочет быть внизу, когда та приедет, и он знает, что камин горит. И он не хочет, чтобы та подумала, будто он…
– Пегги, у Элизабет Уайт есть имя, ее зовут Элизабет, а не «та». Ты меня услышала?
– Да-да, конечно, я знаю, – заволновалась Пегги.
Эйлин наконец отложила щетку:
– Я сама схожу за Доналом.
Она пошла к лестнице, но по пути машинально посмотрела в окно. Должно быть, автобус из Дублина только что подъехал. От гостиницы Доннелли, около которой он останавливался каждый день, через площадь тянулись люди. А вот и Шон, идет впереди, раздраженно пинает камушки. Ее взрослый, неугомонный красавчик-сын явно чем-то озабочен и недоволен. Как это часто бывало, сердце Эйлин дрогнуло от беспокойства за него.
Позади Шона, волоча свой тяжелый чемодан, ковыляла бледная маленькая девочка. Она оказалась ниже ростом и более тощей, чем Эшлинг, а волосы такие светлые, словно их нет вообще. Зеленый цвет пальто только сильнее подчеркивал бледность и изможденность лица. На голове была школьная шляпка с завязками под подбородком, а одна из перчаток, пришитая к рукаву на резинке, болталась на ветру.
Там, на площади Килгаррета, с огромными глазищами на белом, как простыня, лице, была Элизабет.
Как и ожидала Эйлин, Эшлинг внезапно засмущалась и потеряла дар речи.
– Нет, маманя, ты ее встречай, – сказала она.
– Она уже здесь? Как она выглядит? – закричал Имон и, подлетев к окну, увидел маленькую фигурку.
