евреи». Евреи, разумеется, подлежали дальнейшему выносу из квартиры на продажу и частичному уничтожению через разрывание суперобложки – ну, это когда очень не нравились. Причём евреями оказались практически все, кроме Пушкина, Чехова и двух томов «Анны Карениной» Льва Николаевича Толстого, да ещё Гоголь. Слава богу, Люсе никто не сказал, что его в детстве звали Яновский. Безумно был обижен Александр Николаевич Островский – он прямо-таки и заявил об этом, упав третьим томом по одному месту «Климу Самгину», тем самым был обижен ещё один русский классик. А Михаил Юрьевич Лермонтов узнал о том, что «Мцыри» – это жидовская прокламация:
– Ты мне ещё скажи, что Мцыри – русское имя! – восклицала тётя Люся.
Так вот, Михаил Юрьевич, несмотря ни на что, решил всё-таки убить этого Мартынова, дожить всем назло до наших времён, тем самым показав фигу в кармане неевреям Пушкину и Чехову, вызвать Люсю на дуэль и, пригрозив кровавой расправой, заставить прочитать её хотя бы одно своё стихотворение.
Самое удивительное, что погром задел и русофила Фёдора Достоевского, и антисемита Сергея Есенина, причём по довольно весомым причинам: в Достоевском смущало окончание «-ский», а в Есенине беспокоили слишком голубые глаза на фоне слишком кучерявой головы. (Интересно, как Люся могла увидеть голубые глаза на чёрно-белой фотографии? Но в тот момент мы об этом не думали, а убеждали её, что, если бы Есенин и Достоевский жили бы в наше время, то, безусловно, голосовали бы за двадцать пятый номер – за коммунистов. Парадоксально, но Люся любила партию Ленина, хотя именно эта партия и породила целую плеяду незабвенных евреев. Парадоксально, но факт).
Да, что касается зарубежной литературы, то там, как выяснилось, все авторы оказались выходцами с земли обетованной, за исключением Джека Лондона, потому что его собрание сочинений подпирали сочинения Чехова, находившиеся на самой верхней полке. Снимать основоположника новой драмы с такой верхотуры тёте Люсе было лень, поэтому Лондона оставили в покое. Таким образом Антон спас Джека – возможно, сам того и не желая, проявив при этом братскую взаимовыручку между писателями всего мира, а человеческая лень ещё раз доказала, что имеет право на серьёзное отношение к себе как к двигателю культурного прогресса.
Но всё это было шестью днями раньше.
А сегодня я через полчаса должен выйти на сцену «Театра юного зрителя» города Твери, по отчиму Калинина, в образе молодого повесы, Люся будет писать натюрморт в манере художника Класса – другими словами, просто перерисовывать, а Евгений, делая переход через станцию метро «Новокузнецкая», встретится с Леной.
Надо сказать, что Женя имел отличительные черты всех пишущих людей: спотыкался на ступенях метро, забывал детали собственного гардероба у друзей, флиртовал с девушкой, предчувствуя влюблённость, и преимущественно молчал, отводя глаза от по-настоящему любимой. С Леной он не разговаривал никогда, хотя знал её с первого курса театрального института,
