конечно, испугался, объяснил, что просто хотел посоветоваться. При этом разочарованные лица моих педагогов, жёстко смотрящих на меня, почему-то говорили мне о моей подросшей цене и самооценке.
Где же теперь набраться этой смелости, которую дарит только юность, или точнее, где же теперь набраться юности?
Да, я забыл сказать: меня зовут Ролан, Ролан Фомкин, или просто Ролик. Мой отец из бывших артистов, а я на данный момент – из будущих.
Первое сентября 1991 года, внутренний дворик Щепки. Н. Н. жестом подзывает меня к себе, просит, чтоб я сказал что-нибудь от имени первокурсников. Говорю бойко о сказке, в которую мы все попали, о чуде, в котором мы очутились, то есть лью такой сахар, что его можно укладывать на хлеб и предлагать вместо пирожных в театральном буфете. Н. Н. доволен до необычайности: судя по его габаритам, он очень любил сладкое.
Итак, ура! Я – студент, у меня есть корочка. Старшекурсники развернули спиной памятник Михаилу Щепкину, стоявший во внутреннем дворике института, и стали фотографироваться. Это была такая забавная традиция. Уже после фотосессии первокурсники должны были повернуть памятник на место.
– Поехали, поклонимся Фёдору Волкову, – каким-то таинственным шёпотом обратился ко мне мой однокурсник Саша Трубкин, слегка нагнувшись поближе к моему уху.
Уже в пути я понял, почему мы должны поклониться Фёдору – потому что он первый русский актёр, и это традиция, без которой нельзя. Ладно, поехали кланяться. Доехали на метро до «Таганки». Оттуда дошли пешком до Спасо-Андроникова монастыря.
Трубкин кланялся с особым рвением, прикасался рукой к постаменту, что-то шептал Фёдору, погружаясь в особое таинство потустороннего общения. Думаю, что этот эпизод во многом повлиял на дальнейший путь Трубкина: сейчас он принял постриг и служит на Валааме.
– Привет, ребята, я тоже хочу поклониться, – резанул Володя Поленкин, ещё один наш однокурсник, неожиданно оказавшийся за моей спиной.
«Хочешь, кланяйся», – подумали мы. Хотя, конечно, нам было неприятно, что кто-то ещё тут будет кланяться нашему Фёдору. На обратном пути Поленкин сказал, что пишет стихи и что читал их Леониду Филатову – тот хвалил. Совсем стало нехорошо: мало того что отобрал у нас частичку Фёдора, так ещё и хвастается Леонидом. Дальше ехали молча. Потом запели песню Макаревича «В театре гаснет свет, задули свечи». Потом что-то такое: «Артист на сцене больше, чем артист». Тут мы как-то обнялись, сплотились, особенно на строчке «Не смейте лгать и верить тем, кто лгал. Что в личной жизни, мол, у них нечисто и часто, мол, спиваются, а жаль…». Ужасно романтичной показалась возможность спиться, вот прямо сейчас, тут же, в троллейбусе. Правда, я в тот период не пил, то есть не пил совсем, а жаль.
Первый день обучения. Ходим всем курсом по кругу, держа в руках стулья, по команде тихо ставим их на пол, (до сих пор не понимаю силы этого элегантного упражнения). Студент Звонков ставит стул громко.
– Так сказать, как бы это что, Звонков? Вы, так сказать, как бы куда пришли?
– Учиться на артиста, –
