до гостиницы «Северная», сказав, что я еще могу успеть в музей. Но музей, как обычно, закрывался за час до закрытия, и я не успел. Я поднялся по лестнице к ДК «Апатит», рассматривая пустые дворы и окна домов. Большой зал дома культуры перемигивался гирляндами, из него доносилась песня про хуторянку. У Верхнего озера два подростка, мальчик и девочка, выгуливали сенбернара и другую собаку. Я встретил еще двух или трех человек. К одному столбу без фонаря был прикреплен, как флажок, снеговик на санках. Это была русская зимняя ночь в дистиллированном виде – безлюдная, морозная, серебристо-черная, сверкающая, с застывшими белыми деревьями, с неподвижным светом фонарей, с молчащими многоквартирными домами и парадной общественной архитектурой. Это была зима, близкая мне с моего январского морозного рождения. Я чувствовал себя в своей, в родной среде. И было еще ощущение близких, но не видных гор, обступающих город то ли как декорации, то ли как границы позволенного мира. Который сейчас час в этой полярной ночи, было совсем непонятно: казалось, что одновременно и пять вечера, и девять, и полночь, и четыре утра. Время как будто превратилось в пространство, в котором можно ходить и туда, и сюда, и вообще в разные стороны.
Я пошел в кафе «В своей тарелке». Оно находилось в двухэтажном, не очень хорошо сложенном кирпичном здании, по виду бывшем административном, и мне сказали потом, что раньше там была почта. Внутри было светло и уютно. И к борщу, и к селедке с жареной картошкой принесли по мощному перу зеленого лука. Я понял, что лук тут ценят не меньше фруктов. Нефильтрованное пиво было прозрачным как вода.
В глубоком снегу были проделаны узкие глубокие дорожки. Я прошел через двор, где из снега торчали оледеневшие разноцветные Чебурашка, Гена, Волк, Заяц, семейство из «Репки» в полном составе, – и вышел к праздничной елке. Перед ней опустился на колени подросток, он молитвенно сложил руки и повторял: «Волшебная елочка, ну сделай, пожалуйста!». А второй, которой стоял рядом, увидев меня, засмеялся. Я окончательно убедился в том, что танцы у этой елки тоже были спонтанными, а не подстроенными, что это просто такой город.
Когда я проснулся, за окном была та же темнота и тишина, в которой я засыпал.
Суть Кировска в том, что это северный город, который предназначен для того, чтобы обеспечивать урожаи и рост продовольствия в более южных местах. Здесь добывают фосфаты, из которых делают удобрения и добавки для корма скоту. По сути – перерабатывают неорганические Хибинские горы в то, что помогает расти органике.
О том, как город появился и как разведывались и разрабатываются его месторождения, рассказывает очень подробный музей, то есть Музейно-выставочный центр, в который я пришел еще затемно. Там много плоских и объемных карт Хибинских тундр, есть диорамы шахт и карьеров и наглядные объяснения того, как и зачем обогащается руда. Там множество документов и фотографий,
