Что? – пожал он плечами и рассеянно провел рукой по бритой макушке. – Это же ты прошлым летом залезла по фасаду?
Я открыла рот и уже хотела соврать, так же как и раньше, когда нужно было избежать вопросов, от которых хотелось бежать сломя голову, возможно, на другую крышу, но я не стала.
– Да, это была я.
Даниель громко рассмеялся, и мне понравился этот радостный и беззаботный звук.
– Ну ты и ненормальная! – Он взял печеньку и поправил плед, немного сползший с плеч.
– Почему?
Это спросил не Даниель, а Нико.
Фонари погасли, но мы не остались в полной темноте. Осеннее солнце прорывалось через рыжеватые огоньки.
Синий цвет, цвет глаз Нико, стал еще красивее в этот момент, в этом освещении. Он почти не моргал, когда смотрел на меня, терпеливо, с этим дружелюбным выражением лица, со сложенными на коленях руками, которые испекли мне печенье.
– Я всем сказала, что это было из-за экзаменов. – Я увидела, как София почти незаметно пошевелилась. Она входила в число этих людей. – Но я это сделала, потому что думаю, что больна.
Никто не произнес ни слова, даже София, которая была уже в курсе.
Где-то на крыше завыл кот.
– Когда мне исполнилось шестнадцать, у моей тети нашли болезнь Хантингтона. Это наследственная болезнь, поэтому мы всей семьей сдали анализы, и выяснилось, что у меня тоже есть этот ген. Мы не знали, потому что… потому что у меня отсутствовали симптомы. Но он там, внутри меня. – Я посмотрела на свои ладони. – С тех пор я всегда знала, с полной уверенностью, что однажды появится первый симптом, и когда это произойдет… – Я отвела взгляд. Попыталась отыскать какой-нибудь источник света, который еще оставался на небосводе, звезду между двумя мирами. – Вероятней всего, что первые признаки появятся после тридцати. Продолжительность жизни после появления первых симптомов в этом возрасте варьируется от десяти до тридцати лет, но если они появятся до двадцати, то жить останется меньше десяти лет.
Я не думала, что мне будет так просто высказать это вслух, потому что все это я уже слышала десятки раз во время разных консультаций в разных учреждениях. Это было проговорено столько раз, что мне было несложно поделиться, процесс был похож на вздох, очень тихий выдох, и не было ни слез, ни боли.
– Элена, ты заметила что-то? – спросила осторожно София.
Я подумала обо всем, что случилось после того, как я забралась по фасаду университета; подумала о неделях до. Назвать симптомы, перечислить то, что изменилось, не составляло бы трудности; но там, между этими словами, я могла увидеть тоненькую черную нить, сверкающую подобно обсидиану, которая связывала меня с некоторыми из этих признаков и делала их более реальными.
Я думала об этом с того самого момента, как мне исполнилось шестнадцать; но в тот день, день, когда я залезла наверх и все вдруг переменилось, я увидела ситуацию с другой стороны – четче и ближе.
Со мной уже случалось что-то подобное, когда в восемь лет я повисла на стене и осознала,
