способности и, разумеется, помогла пережить ему еще целое школьное полугодие.
Встречая меня в очередной раз в туалете с чинариком в зубах, он строго интересовался: «Когда же ты будешь переводиться?»
С ловкостью, присущей только жонглерам, я переправлял чинарик изо рта в карман и жаловался ему, что с такими оценками мне даже думать об этом переходе стыдно.
Все-таки какие-то садистские наклонности в моем характере присутствуют.
– Видишь, тебе стыдно, а кто в этом виноват? – как-то боязно спрашивал директор. Я же мог ответить: «Вы».
– Я, конечно.
– Молодец, но переводиться все-таки придется.
– Да нет, я наверно останусь с вами.
– Нет-нет, – почти пританцовывая, выкрикивал директор.
– Арон Абрамович, я понимаю, что математика, физика и химия для меня сложные предметы, но география, физкультура и история; разве я их не знаю на четыре?
– Ладно, ладно, иди, я подумаю, – в очередной раз обещал историк.
И действительно, в десятый класс, но уже в новую школу, я пришел с четверками не только по русскому и литературе, но и по физкультуре, географии и, разумеется, истории.
А та четверка по поведению за первое полугодие девятого класса, которая приравнивалась в то время к понятию «враг народа», самым чудесным образом трансформировалась в единственную в моем документе об успеваемости пятерку.
Наступило лето, и все тот же Сергей Иванович предложил мне отдохнуть в спортивно-трудовом лагере где-то под Солнечногорском. Я рассказал о его предложении маме и в первых числах июля уже одна тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года я там и оказался.
Нас было немного, и все мы имели какие-то спортивные навыки. Ребят и девчонок было примерно поровну. Двухэтажное здание, где нас поселили, находилось в лесу, в очень уютном месте. При этом на территории, прилегающей к дому, имелись все необходимые спортивные площадки, даже для игры в городки. Девчонок и нас, ребят, разместили на втором этаже, но попасть к ним, девчонкам, можно было только через первый этаж или окно второго.
Все было продумано.
Мы все уже были несколько старше известного литературного персонажа Ромео.
Все это учитывалось, и физиологические страсти в нас заглушались спортивными тренировками и редкими выездами на колхозные поля с целью поедания немытых овощей и фруктов.
Таким образом, никто из нас, ребят, овладевать альпинистскими навыками не собирался и все личные интимные встречи переносились на эти спортивные площадки, ну в самом крайнем случае, в ближайшие к площадкам кустарники.
Эмоциональные страсти (физические, как я уже сообщил, подавлялись спортом) бушевали с такой силой, что товарищу Шекспиру надо было срочно принимать советское гражданство и приступать к написанию нового, совершенно искрометного шедевра.
Все наши девушки были в общем так себе, впрочем, как и ребята.
Но
