хладнокровия, а возможно и жесткости, – получалось плохо. Вот Тимуру амплуа охотника было бы под стать.
Чиркен, что-то, видимо, разглядев на ее лице, мягко отвечает:
– Охотник занимается добычей зверя, а не его убийством. Воспринимай это так. Кто-то делает это для пропитания, кто-то – в качестве своего рода ритуала.
– Ритуала? – Сабина чувствует облегчение, что он не стал спрашивать о причинах ее интереса.
– Охота – самый древний ритуал из всех известных, – кивает мужчина, вновь к чему-то прислушиваясь, но больше треска не слышится, и он продолжает. – Многие ранние рисунки на скалах, петроглифы, изображают зверей и процесс их загона. Человек в те времена или становился охотником, или погибал. Охота несла жизнь через смерть, неудивительно, что она стала основой для многих верований и обрядов. Как и кровь.
– Но ведь есть люди, которые промышляют охотой в качестве развлечения. Им нравится преследовать и убивать, – тихо произносит девушка, и ее голос падает почти до шепота под конец. Она думает о неизвестном убийце, оставившем для нее свое чудовищное послание. Чувствовал ли он себя подобно охотнику, вышедшему на след дичи, когда выслеживал и убивал свою жертву? Нет, чему эти мысли…
– Ты права, – Чиркен подбирает слова для ответа, искоса рассматривая ее. Голова Сабины отвернута от него, и периферийным зрением девушка видит только смазанный силуэт, искаженные очертания дрожат, превращаясь в гротескные формы. – Они есть, и даже в этих угодьях случается так, что зверя просто бросают, подстреленного или убитого. Я занимаюсь тем, чтобы предотвращать подобные случаи, но не считаю тех людей за охотников.
Он замолкает и вновь поднимает руку, взгляд его направлен куда-то в сторону. Проследив за ним, Сабина и сама замечает в сотне метров от них крупного русака, выглядывающего из-за буревала. Шерсть его местами успела сменить цвет на более светлый, а на бдительно стригущих ушах виднелись черные подпалины. Голова зайца повернута к рассохшейся ели, от которой доносится дробный стук обхаживающего шишки дятла. Сама бы девушка ни за что его не заметила.
Мужчина протягивает ей ружье, не выпуская косого из поля зрения.
– Медленно возьми, только без резких движений, и сними с предохранителя.
Девушка сглатывает, чувствуя, как сухо становится во рту от волнения, поднявшегося внутри как муть со дна потревоженного озера.
– Вы хотите, чтобы я в него выстрелила?
Разве не она недавно думала о том, смогла бы выстрелить в убийцу, случись ей защищать свою жизнь? Но думать – это одно, а сделать…
– Надо с чего-то начинать. Ты сможешь. Это проще, чем кажется.
Одеревеневшими руками Сабина аккуратно перехватывает протянутый карабин и пристраивает его на плечо, продолжая неотрывно следить за зверем. Ее почти полностью скрывает куст можжевельника, и его запах, дурманящий и тревожащий, проникает в кровоток, подгоняя его как всполошенную псом дичь.
Мир
