Василию хорошо поучать. Он-то не воин. А я говорю, не Писанием врагов побеждают, а копьём и мечом!
Алёнка еле сдержалась, усилием воли отведя насмешку от разума. Она и сама часто думала, что умение править клинком ей полезней, чем сидеть на уроках и даже однажды спросила на тему о Слове, почему это слово Божие острее меча,[9]на что получила ответ от священника: «Сказано: «В начале бе слово, и слово бе к Богу, и Бог бе слово. Сей бе искони к Богу: вся тем быша, и без него ничтоже бысть, еже бысть. В том живот бе, и живот бе свет человеком: и свет во тме светится, и тма его не объят».[10]Подумай над этим, Алёнка. Если от Слова рождается всякая тварь, какою же силой оно обладает?»
– А может отец Василий и есть настоящий воин.
Брат только фыркнул. В его представлении, старый священник только и мог, что поучать жизни всякого, кто желал, а, чаще всего, не желал его слушать.
– Так или этак, – закончила тему сестра, – браниться – лить воду на мельницу спящих. Мы – не они.
– Да знаю я, – отмахнулся Кирилл от всеми известной правды, что русы – не спящие, – давно уж не маленький.
– Ну, раз не маленький, будешь за кашей следить, а я на Лютое, умываться.
Не дожидаясь ответа, девушка скинула заячью дошку, обнажив золотистую косу, сбросила шапку и, лёгко пружиня по мягкой, сосновой подстилке, направилась к брегу.
Мужская одёжа ладно сидела на теле, лишь дедовы сапоги чутка были больше, чем надо и ноги в них чавкали. Стройная, быстрая, ловкая девушка не бежала, скользила над падью.
Лютое будто спало. Чистейшая гладь водоёма отражала высокую синь и была похожа на зеркало: ни ряби, ни дрожи, только небо и Бог на гладкой, спокойной поверхности озера. Алёнка присела на корточки; тонкие пальцы лишь коснулись зерцала и, тут же, быстро отдёрнулись – студёная влага обожгла её девичьи персты.
– Да что это я, прям, недотыка какая.
Девушка фыркнула и, закатав рукава холщёвой рубахи, сунула белые длани в холодную воду. Миловидное отражение, обнажив здоровые зубы, широко улыбнулось.
«То-то же, клюся…»[11]
– Добрыня сказал, что ентого ветролёта не стоит п-п-пужаться. Эта адская строкоза не живая. П-п-перед своим появлением она сначала громко рокочет, и только потом является людям, – Кирилл так тревожился о доверенной службе, что стал заикаться.
Он заглатывал кашу не глядя, в спешном волнении обжигая уста сытной ядью.[12]Схожий с сестрой лицом, но отличный телом и духом, юноша суетился. Он уже видел себя в ладно скроенных латах, медвежьем плаще и шеломе, РАВНЫМ стоящим в равном ряду закалённых боями дружинников.
– Сначала кидаем бредень. Если не выйдет, я п-п-прыгаю в воду, а ты на подхвате, – он поставил плошку на землю и уставился на сестру. – И не вздумай перечить мне – я главный в отряде.
– Я помню, Кирилл, – раздражённо ответила девушка. – Ты – главный, я – на подхвате. Дай мне спокойно доесть.
Брат поспешно поднялся. На его румяном лице ясно читалось:
