уже начал проклинать эту поездку, но одно приятное обстоятельство скрасило все неудачи. На том же самом дворе, в комнате напротив, заселился помещик Санечкин – давнишний друг отца Вишневского. Николай занял у него денег и провёл с ним всё время ожидания. Однако ждать пришлось аж три дня. Услышав, наконец, долгожданное: «Лошади поданы», он стрелой выбежал со двора, запрыгнул в бричку и велел кучеру погонять что есть мочи.
Итак, к началу ноября Николай, наконец, прибыл в Вишнёвку. Встретили его, как он вовсе не ожидал, с возгласами и почестями. Как только он вышел из брички, к нему подбежал опрятно одетый мужик с выбритым лицом и поклонился до самой земли со словами: – Приехали, батюшка! Как уж мы вас заждались, и представить себе не можете.
– Полноте, Митька, встань сейчас же.
Митька встал, и Николай заметил, что тот босой.
– Да где же сапоги твои? – спросил у него Николай.
– Порфирию отдал, сапожнику нашему. Он мне их починит да и вернёт.
– А где же Пётр Семёнович?
– Барин у себя, уже две недели вас дожидается. Ходит всё да приговаривает: когда, дескать, Микола приедет. А мы уж его всё успокаиваем, говорим: уже в пути, скоро будет. Вот и дождались мы вас, батюшка!
Николай тревожно усмехнулся.
– Проводите меня к нему.
– Как изволите.
– Я получил известие, что дела у вас плохи.
– Барин очень хмурый ходит. Мы и пужаемся иной раз спросить.
Митька проводил Николая до дома.
Вступив на крыльцо, Николай сделал жест рукой, дав понять мужику, чтобы тот его оставил. Митька послушался.
– Постой! – окликнул его Николай.
Митька обернулся.
– Возьми, – сказал Вишневский и протянул ему хозяйские сапоги. – Холодно нынче босым ходить.
– Батюшка! – разинул рот Митька, но его тут же перебили:
– Надевай сейчас же. Вернёшь, как Порфирий твои починит.
Митька принял сапоги, с благодарностью поклонился и ушёл.
Отворив дверь, Вишневский оказался в тесной прихожей. Сняв свою белую шляпу и повесив её на крючок, он прошёл в комнату, которая была хорошо ему знакома. Николай вмиг оглянул её: с момента его отъезда в ней ничего не изменилось. Вся мебель стояла на прежних местах, книги, разложенные на полках, остались нетронутыми; всё те же ковёр, портьеры, побледневшие обои. Возле стены стоял дубовый стол, на нём величественно красовался румяный самовар. Запахи дерева и тлеющих углей смешивались воедино. Вишневский остановился посреди комнаты и прислушался – тишина. «Как тихо. Может, он и не у себя?» Но вдруг послышался продолжительный скрип: кто-то медленно шагал по полу. Из соседней комнаты выглянула чья-то голова: видны были только глаза и лысина.
